Денис Крюков. Из «Носорога» № 14.

Это могло быть моим сном, но это Россия.

(Оренбург, спасение белого коня)

#этомоглобытьмоимсном

Я использую черное зеркало как средство, которое помогает мне воспринимать новое. Преобразуя, как и для людей прошлого, жизненный опыт в эстетический. Но это не является моей целью. Скорее условием, обеспечивающим диффузию опыта и биографии.

Зеркало фрагментирует, устанавливает дистанцию и приглушает цветовую избыточность (шум мира). Обрамляет значимый для меня участок реальности, не создавая его аналоговой или цифровой копии, как это делает фотография, то есть не присваивает (отражение остается лишь в памяти).

А еще мне нравится интимность процесса взаимодействия с этим устройством. Отражением в зеркале нельзя поделиться, передать другому. Оно только мое.

Есть, конечно, возможность сделать фото отражения (такое, как это, демонстрирующее принцип работы зеркала), но оно всегда будет передавать то, что видит человек, держащий камеру, а не стекло Клода.

***

Форма зеркала тоже важна.
Мое — круглое. И не случайно.

Круг для меня очень важен. Здесь он одновременно идеализирует реальность и консервирует ее в этой идеальности. А черный цвет делает отражение меланхоличным и мгновенно превращает его в особенное, за счет художественного оформления, прошлое. Таким образом, устройство работает как странная машина по производству воспоминаний, опережая время. И в этом векторе направленности его отличие от обсидиановых зеркал для предсказаний, к которым стекло, как кажется, восходит генетически.

Тумас Транстрёмер

Друзьям за границей

I

Я так скупо писал вам. Но то, что я не мог написать,
надувалось и надувалось, как старомодный дирижабль,
и уплыло в конце концов по ночному небу.

II

Теперь письмо мое у цензора. Он зажигает свою лампу.
И в ее свете мои слова прыгают, как обезьяны, на решетку,
трясут ее, замирают и скалят зубы.

III

Читайте между строк. Мы встретимся через двести лет,
когда забытые в стене отеля “жучки” и микрофоны
наконец-то уснут, превратившись в трилобиты.

пер. Алёши Прокопьева

​​Новое издание «Носорога» — еще в печати — задумывалось (низкий поклон Сергею Егорову) как небольшая книга с переводом «Езды в остров любви» Поля Тальмана (для меня это такой мерцающий след нашей носорожьей публикации «Гипнэротомахии Полифила»; по некоторым следам Полифила в сторону сна и Киферы). В итоге книга разрослась до совершенно уникальной истории — полное переиздание проекта Тредиаковского (перевод романа Тальмана и стихи-дополнения) + текст редкостного панегирика Анне Иоановне + кузминские переводы французских стихов Тредиаковского + исчерпывающая статья замечательного филолога Кирилла Осповата. Говоря словами Тредиаковского:

...сии восхитительные диковинки так меня обворожили, что я стал быть весь вне себя. Желание горячее, которое я имел, дабы мне увидеться с оною поклоняемою красотою, которую я видел, и которая меня в восхищение привела, также в самый тот час не знаю что иное, которое уже засело в моем сердце, принудили меня намерение восприять чтоб мне побывать в том острове.

ps. воды у острова-обложки зеленые, вдохновленные зеленой временами лагуной.
pps. венеция ни в коем случае не остров любви, тут любовь лишь абсорбирбируется, впрочем как и любое другое чувство.

​​Дорогая Н. написала, что теперь борется с желанием называть своего кота «господином в мышином пальто» (читавшие «Амальгаму» поймут).

Столетний карантин для России и ее жителей, носителей имперской заразы, слишком много читавших великую-русскую-литературу.

Ироничный, горький, но нежный петербургский роман. Очень любопытно увидеть его переводы на английский и далее. (Кажется, что первыми могли бы перевести итальянцы.)

Это могло быть моим сном, но это Жан Кокто.

(Спит с маской из «Антигоны». 1927 г.)

#этомоглобытьмоимсном

​​Для одного дела провожу ревизию венецианских книжных. Вот, например, книжный Damocle Edizioni при одноименном издательстве. Издают (и продают) малоформатные, малотиражные артист-букс, немного венецианы и много билингвальных книг разноевропейских (в основном) литератур — французской, английской, русской, латышской, китайской (с преобладанием Ай Вэйвэя). Среди русскоязычных авторов раздолье: Достоевский/Толстой, Лермонтов, Ходасевич, Куприн, Михаил Струве (!), София Парнок (!). Ещё есть постеры на русском: «надрыв», «пошлость», «тоска», «стушеваться», в общем, нечто неуловимое и непереводимое; все издательство именно об этом, о (не)возможностях перевода.

​​На сон грядущий: представила экранизацию «Гипнэротомахии Полифила» с Джошем О'Коннором в главной роли. О, какие в этом фильме могли бы быть декорации и костюмы. (А вдруг он бы ещё и опередил выход многострадального русскоязычного перевода?)