27.

Меня съело молоко
В карманы на сдачу печали
Несет и не движется
Первое ко
Семь букв по диагонали

26.

Ни одного куска доброты
Тучки бессмертные
Ботинки в пыли
Ушата в дали
Ни капельки ни кусты

24.

скормил ему два кусочка травы
боженька ручкой застыл у обрыва
мы с тобою стали немного от тишины
и наши ботинки кусаются с глиной

от дождика синеет под кожею мясо
кручинятся звезды на наших ладонях
все может случится все но не сразу
и мы не будем уже на паях и на долях


пропой во все горлышко лодками вжми
суровое донышко
в клозетах московских ужаленных в сны

20. Даме змее кофеен

визжали на улице стаи голых псов
Снова ели друг друга загоняли мышей
И я думал что ваша любовь
Не только не выветрится станет светлей
Отчетливей жестче
Вы станете старше
сумеете верить сорить
А то что мышей не останется больше
Вас выучит думать что кровь холоднее
Любого нового года

17.

это только цена
сорная переправа
и справа
уже сгорела шпана
и судорога
и даже весна
упрямо завидую
или не очень упрямо

16.

я угрюмо думал
что зарплата

всего лишь
навсего
новая утрата
а не новый смысл

и спрыгнул
в сонный пролаз
где вообще
ничего
не было

зевотой покрылось
новое
невезение
и зрение
как будто бы
стало получше

15.

мой маленький прекрасный человек
расскажи
куда девались наши груши
и зачем
ты треплешь так устало уши
и рушишь
белый городок
неужто оттого что ты простужен
неужто оттого что сны закончились
и в них ты видишь что тебе
я буду больше никогда не нужен

я научил тебя всему
кудрявой страсти важной ночи
кусочку сахара дворовой крепости
и кофе
печальной юности и дню
когда прохладный глупый почерк
ударит календарь
и матери конечно
и нашей милой маме

твой всадник стих
все бури умещаются в стаканы
и головы излучин
и моржи
и даже самый редкий случай

танцуй же смело смело же дерись
не бойся слез и новых приключений
и будь готов к тому
что твой упрямый папа
так неожиданно без всяких назначений
пауз
сожалений угрюмо поменяет на тебе
тебя
и твой усталый путь устелит
таким знакомым шагом
фигурой завтраком усами

12.

передо мной белый лист
вспоминаю твои ноги
нежные кисточки пальцев
песок
между пальцами
кривые следы

подряд пятые сутки
ковыряю висок
и на руках
только
вкладыши незабудки

11.

на мне сидят две блохи
черненькая и белая
дела мои были враги
крупчатые
как воскресенье

не спросишь теперь
чем вы больны
ноль определит или случай
блохи гуляют по мне
проводницей
загородью
путчем

10.

прохожие от дождя стыли и грудились
смеяли крича умирая
и мы с тобой сидели
и мучались
как будто на краю сарая

9.

Кто ты косаческая гостлица
Кто о тебе водомет
Как будто лесок и миром с лица
Шумит каплей кучка и сопливит слеза

В увядших стерхах твои новые вишни
В укушенных ставнях твои малыши
Кто же тебе эти листья
Кто же тебе эти пни

8.

стая слепых и мокрых личинок
съела побег еще свежей утренней травы
и так ли уж важно
что за жизнь ты заплатишь классической смертью
что в тебе так приличны мои пластыри
и
пузыри

школа и новости колючья ключи
тебе нужно быть красной растрепанной спи
молодость с видом квартира кирпичи
и сокол чуть выше
прошу же смолчи
и я тоже
хотел быть повыше

по рельсам в канат не приводят молитвы
приводят лишь колкости
или
мечты
и это так здорово съесть напоследок оставшихся мошек
мокрых вчерашних личинок
или
травы

5.

гадаю на гуще
береза
скучаю по золоту
травы

3.

Сделай мне немного птичек
Посажу в них тысычи ужей
Пусть они летают в своем просаленном лете
Я гладил их спины и трогал на них только банки моих воскресений

Кривая поэза
Совсем неуклюжая осень

7.

Поежилась курица
Чихнул голубок
На краешке утра
На утро и сдох
На утро и в горле
На улице в сне
Укутай нас мама
Прижми нас к себе
У пляжников марта
В беседе в луне
Я занял чуть ваты
Кудлато вздохнул
Печальная трата
Печальна вдвойне
Поежилась курица
Скурили мешки
Калитки сутулятся
И город и мы

21. Даме змее кофеен 2

Вы вышли
Под ухом
почувствовал
несклолько малахитовых капель
Кислила арабика
Словь выкурила
немного неправильных отражений
На спичках наших новых коленей
Оставил ваш ноготок

"Вот и дураки пошли", - сказал К.
Я оглянулся, теплый ветер бегал по полю, пригибал еще неразросшиеся травы к земле, тихо, не сминая. Дураками здесь называли белые пушистые цветы. Почему, бог весть, вероятно из-за способности этих некрасивых растений портить пейзаж своей неуместностью: глупость жизнеспособна, печаль вечна.
"Трава еще останется, а эти вешки все пропадут под дураками. - махнув на ульи, продолжил К., - Мир здесь простой не только у людей, Виктор".
"Меня съело молоко?" - процитировал я Андреаса.
"Не знаю, Виктор... Но... нам хватает воска на свечи и перги. Мед здесь нечистый".
Помолчали. "Потерпите еще немного, мы почти пришли".
Отец К. намеревался показать мне ульи, крышки которых были сделаны из икон. "Это не нужно говорить мне, но это лучшее место для смерти. Здесь любят падать камнями птицы. Взгляните." Он указал на куст. Под ним лежали три почерневших стрижа.

(Желудок утенка. Декабрь 2014 - декабрь 2015)

Мы бежали за слоном. Бежали долго, и вот-вот силы наши должны были выветриться. Неожиданно слон упал на колени перед дворовым лиственным деревом, копнул хоботом землю, достал кучу гвоздей, расправил их в своих руках веером и повернулся к нам лицом. Гвозди были длинные, острые, прекрасные пики для наших глаз. Мы не стали дожидаться, кое-кто уже зашел слону за спину и отвешивал ему слабые пинки. А-аа, суки, ревел он, это гвозди для вас. Мы засмеялись, и я понял, что слон такой же маленький, как и мы. Даже меньше.
Прошли годы.
Он все еще лежит там.

19.11.13

На рыжем диване

Когда пишу, чаще корябаю черноту, как на угольке пыль. А разговор это другое, тут приятно быть в пространстве. Быть толкачом.
Разговаривал с одним человеком на рыжем диване. Внезапно понял, что счастлив. Не относительно этого одного человека, а вообще. Это важно. Не быть относительным. А быть вообще.
Для вообще немного надо. Стол, кружка, сон, бог-машина, утро, жена, одна сигарета, рубанок и самый большой человек. На рыжем диване все точки красные, а слова сильные. Пустоту я люблю, пустотой я и стану. Хотел сказать про это этому одному человеку, но промолчал, у него было день рождения, а я не хотел, чтобы в моей руке вдруг завяли цветы.

Ясень

лучины авиамоторной. желтая ветка. станции, как почки на дереве. люди, как листья. смываются потоками и воздухом, бегут к земле. или как фурункулы, а люди как белые червяки. хочу верить в первое, но останавливаюсь на втором. на авиамоторной, на невзрачных капищах только людской жир. большая парикмахерская с кучером и газетой, вьется странная комирилья, только ищи место, только труби. где же тот Бог, что висит на его ветках, где сова, что говорит ему в его единственный глаз, где же друзья, друг.

(Тогда же. 2013)