Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 4.
Напомню, что Пропп решил использовать функции, осуществляемые персонажами сказки, как основу для классификации. Он установил (или установит), что функций этих ограниченной количество и порядок их всегда одинаков. Далее следует очень техническая глава, в которой все эти функции перечисляются. Для каждой функции даётся изложение сущности, краткое определение одним словом и условный знак (чтобы потом можно было легко проводить сравнительный анализ в схематическом виде). Всего выделяется 31 группа функций с рядом подгрупп, и даны они в том порядке, в котором в сказках и осуществляются. Перечислять их все я, конечно, не буду, а постараюсь связным текстом описать этакий усредненный сказочный сюжет.
Итак, сферическая сказка в вакууме.
Начало. Один из членов семьи героя отлучается из дома и строго-настрого запрещает тому что-то делать. Герой-ебантяй, конечно, не слушается и нарушает запрет. Тут появляется главный злодей и начинает вынюхивать, где бы напакостить. Завидев героя, он пытается обманом овладеть его имуществом или похитить его или его близких. Глупенькая жертва поддается обману и невольно помогает супостату. Попутно антагонист наносит вред кому-то или чему-то из семьи или имущества героя (здесь огромное множество различных способов).
Альтернативное начало. Кому-то из членов семьи героя очень чего-то хочется, и он припрягает героя пойти найти это.
Путешествие. Следуя повелению одного из двух начал, герой покидает дом и отправляется на поиски. В дороге его бьют, унижают, грабят, но в награду он получает знания, а также волшебное средство или помощника, которое помогает ему в поисках. Для получения волшебного средства или помощи, конечно, нужно тоже выполнить какой-нибудь квест. Получив артефакт или сопартийца, герой быстренько попадает к объекту поиска, находит супостата и проводит с ним поединок. Супостат оказывается повержен, но успевает пометить героя GPS-маячком. Герой забирает то, что ему было нужно, и отправляется домой. Хитрый супостат, конечно, снаряжает за ним погоню.
Возвращение. Тем или иным образом спасшись от преследования, герой прибывает домой только лишь для того, чтобы обнаружить ложного героя, претендующего на его лавры. Чтобы показать, кто есть кто, герою предстоит выполнить сложную задачу и доказать свою идентичность. Ложный герой изобличается, враг наказывается, а герой воцаряется и женится на царевне.
В целом, вполне стандартное кэмпбелловское Путешествие героя. Приведенный здесь герой самый многострадальный. Как уже было сказано, обычно часть функций выпадает. Но, больше квестов — больше опыта, не так ли?
#мифология #пропп
Напомню, что Пропп решил использовать функции, осуществляемые персонажами сказки, как основу для классификации. Он установил (или установит), что функций этих ограниченной количество и порядок их всегда одинаков. Далее следует очень техническая глава, в которой все эти функции перечисляются. Для каждой функции даётся изложение сущности, краткое определение одним словом и условный знак (чтобы потом можно было легко проводить сравнительный анализ в схематическом виде). Всего выделяется 31 группа функций с рядом подгрупп, и даны они в том порядке, в котором в сказках и осуществляются. Перечислять их все я, конечно, не буду, а постараюсь связным текстом описать этакий усредненный сказочный сюжет.
Итак, сферическая сказка в вакууме.
Начало. Один из членов семьи героя отлучается из дома и строго-настрого запрещает тому что-то делать. Герой-ебантяй, конечно, не слушается и нарушает запрет. Тут появляется главный злодей и начинает вынюхивать, где бы напакостить. Завидев героя, он пытается обманом овладеть его имуществом или похитить его или его близких. Глупенькая жертва поддается обману и невольно помогает супостату. Попутно антагонист наносит вред кому-то или чему-то из семьи или имущества героя (здесь огромное множество различных способов).
Альтернативное начало. Кому-то из членов семьи героя очень чего-то хочется, и он припрягает героя пойти найти это.
Путешествие. Следуя повелению одного из двух начал, герой покидает дом и отправляется на поиски. В дороге его бьют, унижают, грабят, но в награду он получает знания, а также волшебное средство или помощника, которое помогает ему в поисках. Для получения волшебного средства или помощи, конечно, нужно тоже выполнить какой-нибудь квест. Получив артефакт или сопартийца, герой быстренько попадает к объекту поиска, находит супостата и проводит с ним поединок. Супостат оказывается повержен, но успевает пометить героя GPS-маячком. Герой забирает то, что ему было нужно, и отправляется домой. Хитрый супостат, конечно, снаряжает за ним погоню.
Возвращение. Тем или иным образом спасшись от преследования, герой прибывает домой только лишь для того, чтобы обнаружить ложного героя, претендующего на его лавры. Чтобы показать, кто есть кто, герою предстоит выполнить сложную задачу и доказать свою идентичность. Ложный герой изобличается, враг наказывается, а герой воцаряется и женится на царевне.
В целом, вполне стандартное кэмпбелловское Путешествие героя. Приведенный здесь герой самый многострадальный. Как уже было сказано, обычно часть функций выпадает. Но, больше квестов — больше опыта, не так ли?
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 5.
Коротенький раздел, в котором Пропп вводит понятие ассимиляции функций. Мы выяснили, что функции должны определяться независимо от того, кто их выполняет, а лишь по характеру действий. Но могут ли действия быть очень похожими, почти одинаковыми, но выполнять разные роли? Могут, отвечает Пропп, и обзывает это дело ассимиляцией.
Пример: Иван просит у Яги коня. Та предоставляет ему табун жеребцов и просит выбрать лучшего. Иван выбирает верного жеребца и ускакивает восвояси. Здесь действие классифицируется, как "испытание героя дарителем". В другой сказке, герой хочет жениться на дочери Водяного, а тот требует узнать невесту среди двенадцати одинаковых девиц. Казалось бы, тот же самый выбор. Однако в этом случае верно будет классифицировать действие, как "трудную задачу, связанную со сватовством". Пропп утверждает, что верным подходом здесь будет являться смотреть не только лишь на само действие, а еще и на его последствия.
Еще пример: борьба героя со змеем. В одном случае герой отправляется на ратный подвиг по приказу царевны, и в этом случае функция классифицируется, как "трудная задача". А если герой самостоятельно отправляется на тот же бой, чтобы по своей инициативе спасти ту же самую царевну, захваченную змеем в плен, в другой временной петле, то это уже будет функция "борьба".
Явление, схожее с ассимиляцией, но в некотором роде противоположное ему — двойное морфологическое значение функции. Например, муж отправляется на рыбалку и запрещает жене уходить из дома. Приходит вредитель и подговаривает жену пойти прогуляться по бутикам. В этом случае действие совмещает две функции: уговоры вредителя и нарушение запрета.
Получается, что функцию вовсю влияют друг на друга, а одинаковые формы применяются к разным функциям. Как можно догадаться, тема очень сложная и обширная, ибо функции сливаются и разделяются постоянно. Как отмечает сам Пропп, подробный анализ ассимиляций в сжатой форме не представляется возможным.
#мифология #пропп
Коротенький раздел, в котором Пропп вводит понятие ассимиляции функций. Мы выяснили, что функции должны определяться независимо от того, кто их выполняет, а лишь по характеру действий. Но могут ли действия быть очень похожими, почти одинаковыми, но выполнять разные роли? Могут, отвечает Пропп, и обзывает это дело ассимиляцией.
Пример: Иван просит у Яги коня. Та предоставляет ему табун жеребцов и просит выбрать лучшего. Иван выбирает верного жеребца и ускакивает восвояси. Здесь действие классифицируется, как "испытание героя дарителем". В другой сказке, герой хочет жениться на дочери Водяного, а тот требует узнать невесту среди двенадцати одинаковых девиц. Казалось бы, тот же самый выбор. Однако в этом случае верно будет классифицировать действие, как "трудную задачу, связанную со сватовством". Пропп утверждает, что верным подходом здесь будет являться смотреть не только лишь на само действие, а еще и на его последствия.
Еще пример: борьба героя со змеем. В одном случае герой отправляется на ратный подвиг по приказу царевны, и в этом случае функция классифицируется, как "трудная задача". А если герой самостоятельно отправляется на тот же бой, чтобы по своей инициативе спасти ту же самую царевну, захваченную змеем в плен, в другой временной петле, то это уже будет функция "борьба".
Явление, схожее с ассимиляцией, но в некотором роде противоположное ему — двойное морфологическое значение функции. Например, муж отправляется на рыбалку и запрещает жене уходить из дома. Приходит вредитель и подговаривает жену пойти прогуляться по бутикам. В этом случае действие совмещает две функции: уговоры вредителя и нарушение запрета.
Получается, что функцию вовсю влияют друг на друга, а одинаковые формы применяются к разным функциям. Как можно догадаться, тема очень сложная и обширная, ибо функции сливаются и разделяются постоянно. Как отмечает сам Пропп, подробный анализ ассимиляций в сжатой форме не представляется возможным.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 6.
Для осуществления функций и разворачивания сюжета сказки нужен ряд вспомогательных элементов, о которых идет речь далее.
Осведомления. Как мы помним, необходимо выполнение ряда следующих друг за другом функций. Но проблема в том, что функции могут выполняться разными персонажами, и для сообщения между ними необходима система осведомлений. (Ага, персонажам приходится общаться друг с другом, какое открытие!). Пример: Иван украл Царевну у Кощея. Кощей этого не знает, но ему сообщает об этом его конь, который все видел. Так "добыча" связывается с "погоней". Или: колдунья вместо Ивана запекла и скушала свою дочь, но не знает об этом. Иван ее любезно информирует. Иногда осведомления не происходит, тогда персонаж предстает всезнающим. На мой взгляд, вещь очевидная и в акцентировании не нуждающаяся. Взаимодействие между персонажами толкает сюжет вперед, ну надо же.
Утроения. Еще одним интересным элементом сказки является так называемое утроение. Пропп отказывается его подробно отвещать, ссылаясь на то, что об этом уже только ленивый не писал. Примерами утроений являются: три головы змея, три задачи, три года службы. Или же только третья попытка или третий инструмент оказываются пригодными. Очень часто всего по три. Вот это интересно, но как на зло, Пропп не хочет в детали.
Мотивировки. Мотивировки это причины и цели персонажей, толкающие их на поступки. Понятно, что мотивацией событий в середине и конце сюжета являются более ранние поступки. Однако мотивации, служащие отправной точкой сюжета часто ничем не обоснованы. Злодей может начать причинять зло просто потому что захотелось. Мачеха может отослать падчерицу за диковинкой, которая ей совсем не нужна. Иван может пуститься в приключение просто потому, что Царевна ему понравилась. Ну, с чего-то же все должно начаться. Пропп называет такие элементы недостачей, типа, кому-то чего-то недостает. Недостача может быть истинной или мнимой.
Скучный раздел. Ну, Проппу все эти вещи нужны, чтобы составлять грамотные анализы сказочных сюжетов. Всякие там связки. Дотошно. Но для читателя достаточно очевидно.
#мифология #пропп
Для осуществления функций и разворачивания сюжета сказки нужен ряд вспомогательных элементов, о которых идет речь далее.
Осведомления. Как мы помним, необходимо выполнение ряда следующих друг за другом функций. Но проблема в том, что функции могут выполняться разными персонажами, и для сообщения между ними необходима система осведомлений. (Ага, персонажам приходится общаться друг с другом, какое открытие!). Пример: Иван украл Царевну у Кощея. Кощей этого не знает, но ему сообщает об этом его конь, который все видел. Так "добыча" связывается с "погоней". Или: колдунья вместо Ивана запекла и скушала свою дочь, но не знает об этом. Иван ее любезно информирует. Иногда осведомления не происходит, тогда персонаж предстает всезнающим. На мой взгляд, вещь очевидная и в акцентировании не нуждающаяся. Взаимодействие между персонажами толкает сюжет вперед, ну надо же.
Утроения. Еще одним интересным элементом сказки является так называемое утроение. Пропп отказывается его подробно отвещать, ссылаясь на то, что об этом уже только ленивый не писал. Примерами утроений являются: три головы змея, три задачи, три года службы. Или же только третья попытка или третий инструмент оказываются пригодными. Очень часто всего по три. Вот это интересно, но как на зло, Пропп не хочет в детали.
Мотивировки. Мотивировки это причины и цели персонажей, толкающие их на поступки. Понятно, что мотивацией событий в середине и конце сюжета являются более ранние поступки. Однако мотивации, служащие отправной точкой сюжета часто ничем не обоснованы. Злодей может начать причинять зло просто потому что захотелось. Мачеха может отослать падчерицу за диковинкой, которая ей совсем не нужна. Иван может пуститься в приключение просто потому, что Царевна ему понравилась. Ну, с чего-то же все должно начаться. Пропп называет такие элементы недостачей, типа, кому-то чего-то недостает. Недостача может быть истинной или мнимой.
Скучный раздел. Ну, Проппу все эти вещи нужны, чтобы составлять грамотные анализы сказочных сюжетов. Всякие там связки. Дотошно. Но для читателя достаточно очевидно.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 7.
Разные функции статистически тяготеют к разным видам исполнителей. Пропп выделяет ряд так называемых кругов действий, то есть неких наиболее общих точек притяжения функций. Это круги антагониста, дарителя, помощника, царевны и ее отца, отправителя, героя и ложного героя. То есть, именно такие семь основных действующих лиц можно выделить в сказке. Конечно, разделение это неравномерное и нечеткое. Тут бывает три случая: один круг действий в точности соответствует одному персонажу; один персонаж совмещает несколько кругов; или же один круг распределяется по нескольким персонажам. Здесь интересным мне показалось то, что иногда предметы могут исполнять роль живых существ (например, дубинка, самостоятельно побивающая врагов) и наоборот; т.е. с точки зрения морфологии, живые существа, предметы и качества оказываются равнозначны.
Разные персонажи любят появляться в повествовании разными способами. Антагонист чаще всего внезапно появляется и внезапно исчезает в первый раз, а во второй раз входит в повествование в результате отыскивания героем; дарителя обычно встречают совершенно случайно; волшебный помощник же вручается в виде дара или награды; остальные ключевые персонажи присутствуют в сюжете изначально.
На этом завершается рассмотрение основных структурный элементов сказок. Последние секции уже были довольно сухими и техническими, по сути лишь разработки аппарата анализа сказок. Далее следует еще раздел рассмотрение сказки, как целого, — тоже очень технический, с большим количеством схем и таблиц. Поэтому его изложение в формате поста будет затруднено. Меня просили только привести какой-нибудь пример анализа отдельной сказки, попробую сделать лишь это в каком-то упрощенном виде. Ну и все, собственно. Дальше запланированы "Исторические корни волшебной сказки", менее технический текст, который должно быть проще излагать и интереснее читать.
#мифология #пропп
Разные функции статистически тяготеют к разным видам исполнителей. Пропп выделяет ряд так называемых кругов действий, то есть неких наиболее общих точек притяжения функций. Это круги антагониста, дарителя, помощника, царевны и ее отца, отправителя, героя и ложного героя. То есть, именно такие семь основных действующих лиц можно выделить в сказке. Конечно, разделение это неравномерное и нечеткое. Тут бывает три случая: один круг действий в точности соответствует одному персонажу; один персонаж совмещает несколько кругов; или же один круг распределяется по нескольким персонажам. Здесь интересным мне показалось то, что иногда предметы могут исполнять роль живых существ (например, дубинка, самостоятельно побивающая врагов) и наоборот; т.е. с точки зрения морфологии, живые существа, предметы и качества оказываются равнозначны.
Разные персонажи любят появляться в повествовании разными способами. Антагонист чаще всего внезапно появляется и внезапно исчезает в первый раз, а во второй раз входит в повествование в результате отыскивания героем; дарителя обычно встречают совершенно случайно; волшебный помощник же вручается в виде дара или награды; остальные ключевые персонажи присутствуют в сюжете изначально.
На этом завершается рассмотрение основных структурный элементов сказок. Последние секции уже были довольно сухими и техническими, по сути лишь разработки аппарата анализа сказок. Далее следует еще раздел рассмотрение сказки, как целого, — тоже очень технический, с большим количеством схем и таблиц. Поэтому его изложение в формате поста будет затруднено. Меня просили только привести какой-нибудь пример анализа отдельной сказки, попробую сделать лишь это в каком-то упрощенном виде. Ну и все, собственно. Дальше запланированы "Исторические корни волшебной сказки", менее технический текст, который должно быть проще излагать и интереснее читать.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 8.
Имел неосторожность пообещать привести пример анализа какой-нибудь сказки по Проппу. Благо, Пропп такой пример предоставляет, и, что отрадно, достаточно небольшой. Далее приводится сказка "Гуси-лебеди" с указанием функций.
1. Начальная ситуяица (i).
Жили старичок со старушкою; у них была дочка да сынок маленький.
2. Запрет, усиленный обещаниями (б1).
"Дочка, дочка, — говорила мать, — мы пойдем на работу, принесем тебе булочку, сошьем платьице, купим платочек: будь умна, береги братца, не ходи со двора".
3. Отлучка старших (е1).
4. Нарушение запрета мотивируется (Mom).
5. Нарушение запрета (b1).
Старшие ушли, а дочка забыла, что ей приказывали, посадила братца на травку под окошко, а сама побежала на улицу, заигралась, загулялась.
6. Вредительство (А1).
Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылышках.
7. Рудимент сообщения беды (В4).
Пришла девочка, глядь — брата нету.
8. Детализация; рудимент утроения.
Ахнула, кинулась туда-сюда — нету. Кликала, заливалась слезами, причитывала, что худо будет от отца и от матери — братец не откликнулся.
9. Выход из дома в поиски (С↑).
Выбежала в чистое поле;
10. Так как в сказке нет отправителя, который сообщил бы о беде, эта роль, с некоторым опозданием, переносится на похитителя, который тем, что он показывается на секунду, дает сведения о характере беды (связка — §).
метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за темным лесом. Гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили и маленьких детей крадывали. Девушка угадала, что они унесли ее братца, бросилась их догонять.
11. Появление испытателя (каноничная форма его появления — встречен случайно).
Бежала, бежала, стоит печка.
12. Диалог с испытателем (очень сокращенный) и испытание (Д1).
"Печка, печка, скажи, куда гуси полетели?" — "Съешь моего ржаного пирожка — скажу".
13. Заносчивый ответ = отрицательная реакция героя (невыдержанное испытание Г1neg).
"О, у моего батюшки пшеничные не едятся".
14. Утроение. Мотивы Д1-Г1neg повторяются еще два раза. Награждения все три раза не происходит (Z1neg).
(Следует встреча с яблоней и с речкой. Сходные предложения и сходные заносчивые ответы).
15. Появление благодарного помощника.
И долго бы ей бегать по полям да бродить по лесу, да, к счастью, попался еж;
16. Беспомощное состояние помощника без просьбы о пощаде (δ7).
хотела она его толкнуть,
17. Пощада (Г7).
побоялась наколоться и спрашивает:
18. Диалог (связующий элемент — §).
"Ежик, ежик, не видал ли, куда гуси полетели?".
19. Благодарный еж указывает путь (Z9 = R4).
"Вон туда-то", — указал.
20. Жилище антагониста-вредителя.
Побежала — стоит избушка на курьих ножках, стоит — поворачивается.
21. Облик антагониста.
В избушке сидит Баба-яга, морда жилиная, нога глиняная.
22. Появление искомого персонажа.
Сидит и братец на лавочке,
23. Золото — одна из постоянных деталей искомого персонажа. Атрибут.
играет золотыми яблочками.
24. Добыча с применением хитрости или силы (Л1).
25. Не упомянуто, но подразумевается и возвращение.
Увидела его сестра, подкралась, схватила и унесла,
26. Погоня, преследование в форме полета (Пр1).
а гуси за нею в погоню летят; нагонят злодеи — куда деваться?
Вот и сказочке конец, а кто разобрал — молодец.
#мифология #пропп
Имел неосторожность пообещать привести пример анализа какой-нибудь сказки по Проппу. Благо, Пропп такой пример предоставляет, и, что отрадно, достаточно небольшой. Далее приводится сказка "Гуси-лебеди" с указанием функций.
1. Начальная ситуяица (i).
Жили старичок со старушкою; у них была дочка да сынок маленький.
2. Запрет, усиленный обещаниями (б1).
"Дочка, дочка, — говорила мать, — мы пойдем на работу, принесем тебе булочку, сошьем платьице, купим платочек: будь умна, береги братца, не ходи со двора".
3. Отлучка старших (е1).
4. Нарушение запрета мотивируется (Mom).
5. Нарушение запрета (b1).
Старшие ушли, а дочка забыла, что ей приказывали, посадила братца на травку под окошко, а сама побежала на улицу, заигралась, загулялась.
6. Вредительство (А1).
Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылышках.
7. Рудимент сообщения беды (В4).
Пришла девочка, глядь — брата нету.
8. Детализация; рудимент утроения.
Ахнула, кинулась туда-сюда — нету. Кликала, заливалась слезами, причитывала, что худо будет от отца и от матери — братец не откликнулся.
9. Выход из дома в поиски (С↑).
Выбежала в чистое поле;
10. Так как в сказке нет отправителя, который сообщил бы о беде, эта роль, с некоторым опозданием, переносится на похитителя, который тем, что он показывается на секунду, дает сведения о характере беды (связка — §).
метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за темным лесом. Гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили и маленьких детей крадывали. Девушка угадала, что они унесли ее братца, бросилась их догонять.
11. Появление испытателя (каноничная форма его появления — встречен случайно).
Бежала, бежала, стоит печка.
12. Диалог с испытателем (очень сокращенный) и испытание (Д1).
"Печка, печка, скажи, куда гуси полетели?" — "Съешь моего ржаного пирожка — скажу".
13. Заносчивый ответ = отрицательная реакция героя (невыдержанное испытание Г1neg).
"О, у моего батюшки пшеничные не едятся".
14. Утроение. Мотивы Д1-Г1neg повторяются еще два раза. Награждения все три раза не происходит (Z1neg).
(Следует встреча с яблоней и с речкой. Сходные предложения и сходные заносчивые ответы).
15. Появление благодарного помощника.
И долго бы ей бегать по полям да бродить по лесу, да, к счастью, попался еж;
16. Беспомощное состояние помощника без просьбы о пощаде (δ7).
хотела она его толкнуть,
17. Пощада (Г7).
побоялась наколоться и спрашивает:
18. Диалог (связующий элемент — §).
"Ежик, ежик, не видал ли, куда гуси полетели?".
19. Благодарный еж указывает путь (Z9 = R4).
"Вон туда-то", — указал.
20. Жилище антагониста-вредителя.
Побежала — стоит избушка на курьих ножках, стоит — поворачивается.
21. Облик антагониста.
В избушке сидит Баба-яга, морда жилиная, нога глиняная.
22. Появление искомого персонажа.
Сидит и братец на лавочке,
23. Золото — одна из постоянных деталей искомого персонажа. Атрибут.
играет золотыми яблочками.
24. Добыча с применением хитрости или силы (Л1).
25. Не упомянуто, но подразумевается и возвращение.
Увидела его сестра, подкралась, схватила и унесла,
26. Погоня, преследование в форме полета (Пр1).
а гуси за нею в погоню летят; нагонят злодеи — куда деваться?
Вот и сказочке конец, а кто разобрал — молодец.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 1. Приступаю к рассмотрению данного фундаментального труда. Если "Морфология" была посвящена компаративизму, то здесь предпринимается попытка выяснить, откуда волшебные сказки появились. Речь идет не об истории сказки, а именно о ее генезисе, зарождении.
Под волшебной сказкой понимается сказка, имеющая черты, определенные в "Морфологии". Так как нам это не очень помогает, Пропп поясняет, что это значит: [начало определения ]волшебная сказка это жанр сказок, который начинается с нанесения какого-либо ущерба или вреда (похищение, изгнание и др.) или с желания иметь что-либо (царь посылает сына за жар-птицей) и развивается через отправку героя из дома, встречу с дарителем, который дарит ему волшебное средство или помощника, при помощи которого предмет поисков находится. В дальнейшем сказка дает поединок с противником, возвращение и погоню. [конец определения]. Да, как мы видим волшебная сказка определяется исключительно через набор морфологических функций.
Пропп отказывается от разделения волшебных сказок на разные сюжеты и их изучения по отдельности. Он полагает, что родство волшебных сказок между собой настолько сильное, что можно обойтись и без этого и рассматривать волшебную сказку как цельную сущность.
Для понимания генезиса волшебной сказки необходимо понять общественную формацию, в которой она появилась. Пропп утверждает, что произошло это задолго до социализма, коммунизма и даже феодализма. Истоки сказки неразрывно связаны с особенностями общественных институтов, в которых она зарождалась. В качестве примера приводится тот факт, что герой сказки чаще всего ищет невесту где-то далеко, что может являться отголоском экзогамии.
Также прямое отношение к историческим корням волшебной сказки имеют религия, обряды и обычаи, так как они и их отголоски используются в сказках повсеместно. Например, в одной сказке упоминаются кости коровы, которые закапываются в саду и поливаются водой, и такой обряд действительно существовал. Непонятно только, почему и зачем. В некоторых случаях сказка даже может помочь растолковать некоторые исторические вопросы, связанные с обрядами, превращаясь, таким образом из "объяснимого" в "объясняющее".
Интересны случаи "обращений" — переосмысления обряда, когда ему придается обратная трактовка. Например, существовал обряд приносить девушку в жертву реке, чтобы обеспечить плодородный сезон. В одной сказке появляется персонаж, который спасает девушку от этой участи, за что всячески восхваляется. В реальности такого человека безжалостно растерзали бы, так как он якобы поставил бы под угрозу всю коммуну. Примеры таких "обращений" многочисленны. Они показывают, что сюжет сказки это не прямое отражение действительности, а ее переосмысление и даже отрицание.
При этом, необходимо отдавать себе отчет в том, что истоком сказки является не только историческая действительности, но что в ней присутствуют и совершенно вымышленные элементы. Очень тесно родство сказки с мифом, но каково оно и в чем различие, оставлю за рамками. И последнее — важно понять не только то, откуда взялся элемент, представляемый в сказке, но и почему именно он представляется и именно ему уделяется внимание.
То есть, мы приходим к тому, что для понимания генезиса волшебной сказки необходимо знать исторический контекст, главенствующие общественные институты, обряды и обычаи на период ее возникновения, а также понимать связь с мифологией.
#мифология #пропп
Под волшебной сказкой понимается сказка, имеющая черты, определенные в "Морфологии". Так как нам это не очень помогает, Пропп поясняет, что это значит: [начало определения ]волшебная сказка это жанр сказок, который начинается с нанесения какого-либо ущерба или вреда (похищение, изгнание и др.) или с желания иметь что-либо (царь посылает сына за жар-птицей) и развивается через отправку героя из дома, встречу с дарителем, который дарит ему волшебное средство или помощника, при помощи которого предмет поисков находится. В дальнейшем сказка дает поединок с противником, возвращение и погоню. [конец определения]. Да, как мы видим волшебная сказка определяется исключительно через набор морфологических функций.
Пропп отказывается от разделения волшебных сказок на разные сюжеты и их изучения по отдельности. Он полагает, что родство волшебных сказок между собой настолько сильное, что можно обойтись и без этого и рассматривать волшебную сказку как цельную сущность.
Для понимания генезиса волшебной сказки необходимо понять общественную формацию, в которой она появилась. Пропп утверждает, что произошло это задолго до социализма, коммунизма и даже феодализма. Истоки сказки неразрывно связаны с особенностями общественных институтов, в которых она зарождалась. В качестве примера приводится тот факт, что герой сказки чаще всего ищет невесту где-то далеко, что может являться отголоском экзогамии.
Также прямое отношение к историческим корням волшебной сказки имеют религия, обряды и обычаи, так как они и их отголоски используются в сказках повсеместно. Например, в одной сказке упоминаются кости коровы, которые закапываются в саду и поливаются водой, и такой обряд действительно существовал. Непонятно только, почему и зачем. В некоторых случаях сказка даже может помочь растолковать некоторые исторические вопросы, связанные с обрядами, превращаясь, таким образом из "объяснимого" в "объясняющее".
Интересны случаи "обращений" — переосмысления обряда, когда ему придается обратная трактовка. Например, существовал обряд приносить девушку в жертву реке, чтобы обеспечить плодородный сезон. В одной сказке появляется персонаж, который спасает девушку от этой участи, за что всячески восхваляется. В реальности такого человека безжалостно растерзали бы, так как он якобы поставил бы под угрозу всю коммуну. Примеры таких "обращений" многочисленны. Они показывают, что сюжет сказки это не прямое отражение действительности, а ее переосмысление и даже отрицание.
При этом, необходимо отдавать себе отчет в том, что истоком сказки является не только историческая действительности, но что в ней присутствуют и совершенно вымышленные элементы. Очень тесно родство сказки с мифом, но каково оно и в чем различие, оставлю за рамками. И последнее — важно понять не только то, откуда взялся элемент, представляемый в сказке, но и почему именно он представляется и именно ему уделяется внимание.
То есть, мы приходим к тому, что для понимания генезиса волшебной сказки необходимо знать исторический контекст, главенствующие общественные институты, обряды и обычаи на период ее возникновения, а также понимать связь с мифологией.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 2.
Одной из основных сказочных завязок является покидание старшими дома со строгим наказом младшим никуда не ходить, часто даже не ступать на порог. Пропп считает, что этот мотив восходит к обычаям изоляции царей, бытовавшим во многих культурах. Де царь не должен был никому показывать своего лица, покидать дворец и окружался множеством ритуалов, потому что считалось, что от него (в мистическом смысле) зависит благополучие народа, так что лучше не искушать судьбу, позволяя ему шляться где попало. По схожим соображениям царям и их потомству часто запрещали выходить на солнце, типа солнечные боги их увидят и напакостят. Поэтому же дети благородных кровей (царевны) в сказках часто сидят в темнице или носят маски.
С этим созвучен запрет стричь волосы. Считалось, что в волосах содержится магическая сила, а поэтому длинные волосы означают могучий мана-пул и возможность творить множество заклинаний. Ну и у тех же заключенных в темницах царевен длинные волосы это практически непременный атрибут.
Несмотря на то, что мы знаем историческую подоплеку заточения, в сказках запрет покидать жилище никогда не мотивируется, просто нельзя и все. Максимум могут пригрозить гневом батюшки.
Понятно, что запрет неизменно нарушается, иначе сказки бы не было. Как только это происходит, случается беда. Ее мгновенность и неотвратимость с одной стороны показывают, что запреты нарушать не следует, а с другой служат триггером сюжета произведения. Чаще всего беда заключается в том, что нарушившего запрет похищают (в случае девушек это часто змей).
Вызволять бедолагу отправляется главный герой произведения. Пропп отмечает интересную делать, что хотя путешествие героя содержит множество приключений, сама дорога никогда подробно не описывается. Он идет "долго ли, коротко ли" и доходит. В противовес этому приводится "Одиссея", одно из основных "путешествий" человеческой культуры, в которой описания странствий более подробные. Выдвигается предположение, что "Одиссея", которая, как пишет Пропп, моложе сказки (для меня это не так уж очевидно), выработала этот элемент впоследствии.
В путь герой снаряжается разными артефактами, среди которых часто присутствуют обувь, посох и хлеб (три пары башмаков надо сносить и три посоха чугунных погнуть). Отмечается, что это именно те вещи, которыми во многих обрядах снабжали умерших для путешествия в ином мире. Даже в относительно современных обрядах захоронения у алеманнов в могилу часто помещаются свечи, обувь и посох. То есть, отправка героя в путь в некотором роде символизирует его переход в иной мир. Пропп об этом не пишет, но другие исследователи считают, что и вездесущая избушка на курьих ножках, которую невозможно обойти, а обязательно надо повернуть специальным заклинанием, является порталом в мир мертвых, что созвучно. Чтобы понять, насколько справедливо сравнение героя с покойником, нужно рассмотреть его дальнейший путь.
#мифология #пропп
Одной из основных сказочных завязок является покидание старшими дома со строгим наказом младшим никуда не ходить, часто даже не ступать на порог. Пропп считает, что этот мотив восходит к обычаям изоляции царей, бытовавшим во многих культурах. Де царь не должен был никому показывать своего лица, покидать дворец и окружался множеством ритуалов, потому что считалось, что от него (в мистическом смысле) зависит благополучие народа, так что лучше не искушать судьбу, позволяя ему шляться где попало. По схожим соображениям царям и их потомству часто запрещали выходить на солнце, типа солнечные боги их увидят и напакостят. Поэтому же дети благородных кровей (царевны) в сказках часто сидят в темнице или носят маски.
С этим созвучен запрет стричь волосы. Считалось, что в волосах содержится магическая сила, а поэтому длинные волосы означают могучий мана-пул и возможность творить множество заклинаний. Ну и у тех же заключенных в темницах царевен длинные волосы это практически непременный атрибут.
Несмотря на то, что мы знаем историческую подоплеку заточения, в сказках запрет покидать жилище никогда не мотивируется, просто нельзя и все. Максимум могут пригрозить гневом батюшки.
Понятно, что запрет неизменно нарушается, иначе сказки бы не было. Как только это происходит, случается беда. Ее мгновенность и неотвратимость с одной стороны показывают, что запреты нарушать не следует, а с другой служат триггером сюжета произведения. Чаще всего беда заключается в том, что нарушившего запрет похищают (в случае девушек это часто змей).
Вызволять бедолагу отправляется главный герой произведения. Пропп отмечает интересную делать, что хотя путешествие героя содержит множество приключений, сама дорога никогда подробно не описывается. Он идет "долго ли, коротко ли" и доходит. В противовес этому приводится "Одиссея", одно из основных "путешествий" человеческой культуры, в которой описания странствий более подробные. Выдвигается предположение, что "Одиссея", которая, как пишет Пропп, моложе сказки (для меня это не так уж очевидно), выработала этот элемент впоследствии.
В путь герой снаряжается разными артефактами, среди которых часто присутствуют обувь, посох и хлеб (три пары башмаков надо сносить и три посоха чугунных погнуть). Отмечается, что это именно те вещи, которыми во многих обрядах снабжали умерших для путешествия в ином мире. Даже в относительно современных обрядах захоронения у алеманнов в могилу часто помещаются свечи, обувь и посох. То есть, отправка героя в путь в некотором роде символизирует его переход в иной мир. Пропп об этом не пишет, но другие исследователи считают, что и вездесущая избушка на курьих ножках, которую невозможно обойти, а обязательно надо повернуть специальным заклинанием, является порталом в мир мертвых, что созвучно. Чтобы понять, насколько справедливо сравнение героя с покойником, нужно рассмотреть его дальнейший путь.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 3.
Интересный персонаж, присутствующий во многих сказках — яга. Пропп выделяет три типа яги: ягу-дарительницу, к которой обращаются за помощью; ягу-похитительницу, которая похищает детей и пытается их скушать; и ягу-воительницу, которая летает на ступе разя врагов ятаганом. Но неизменно яга связывается с миром мертвых. Один вопрос — как и в чем это проявляется — будет рассмотрен позже, нам же предлагают задаться вопросом более интересным — почему сказки так тесно переплетены с представлениями о смерти? Один корень этого кроется в связи между представлениями о смерти и обрядами инициации (которые, как утверждается, и находят отражение в сказках) — посвящения молодых людей в мужчины, важнейшего действа родовых обществ.
Что символически происходит во время обряда инициации? Предполагается, что мальчик умирает и воскресает уже новым человеком — мужчиной и полноправным членом общества. Во время обряда мальчика символически сжигали, варили, скармливали животным, а иногда и наносили вполне реальные увечья — отрубание пальца или шрамирование. При этом, сам испытуемый, судя по всему, свято верил в свою смерть и воскрешение. И происходило все это дело обязательно в каком-то тайном месте — чаще всего в лесу.
В сказке же герой неизменно попадает в глухую чащу, где и встречает ягу. Пропп утверждает, что связь между лесом и обрядом посвящения настолько прочна, что ее можно считать двусторонней. То есть, каждое попадание в лес можно однозначно считать связанным с посвящением. Сказочный лес невозможно пройти, это преграда. Герою обязательно требуется помощь проводника (яги). Ну и конечно неизменный атрибут такого леса — необходимая (в прямом смысле) избушка, которую можно лишь повернуть специальным заклинанием. Избушка играет роль сторожевой заставы, отделяющей царство живых от царства мертвых, а войти в нее может только тот, кто выполнит специальный квест. В мифах многих народов тоже присутствует страж мира мертвых, но ни о какой избушке речи не идет, чаще всего страж предстает в облике животного. Однако и у избушки яги почти неизменно присутствуют зооморфные черты (например, курьи ножки или дверь с признаками животного). Пропп полагает, что избушка символизирует место, в котором проводился обряд посвящения.
Войдя в избушку, герой часто получает комментарий о том, что пахнет живым человеком — непорядок, надо исправить. После этого героя неизменно кормят и поят (а иногда и в баньку водят) — элемент, который тоже присутствует в обрядах инициации почти всех культур и заключается в употреблении специальной пищи или напитка, предназначенных для мертвецов.
Таковы действия героя при попытке пересечь границу между мирами. Далее рассмотрим свойства самой яги (хранительницы Врат Мории) и ее испытаний.
Ремарка: все эти рассуждения в кратком изложении могут показаться притянутыми за уши, но Пропп действительно приводит множество свидетельств из мифов, которые делают их более правдоподобными. Если интересно — отсылаю к первоисточнику, вестимо.
#мифология #пропп
Интересный персонаж, присутствующий во многих сказках — яга. Пропп выделяет три типа яги: ягу-дарительницу, к которой обращаются за помощью; ягу-похитительницу, которая похищает детей и пытается их скушать; и ягу-воительницу, которая летает на ступе разя врагов ятаганом. Но неизменно яга связывается с миром мертвых. Один вопрос — как и в чем это проявляется — будет рассмотрен позже, нам же предлагают задаться вопросом более интересным — почему сказки так тесно переплетены с представлениями о смерти? Один корень этого кроется в связи между представлениями о смерти и обрядами инициации (которые, как утверждается, и находят отражение в сказках) — посвящения молодых людей в мужчины, важнейшего действа родовых обществ.
Что символически происходит во время обряда инициации? Предполагается, что мальчик умирает и воскресает уже новым человеком — мужчиной и полноправным членом общества. Во время обряда мальчика символически сжигали, варили, скармливали животным, а иногда и наносили вполне реальные увечья — отрубание пальца или шрамирование. При этом, сам испытуемый, судя по всему, свято верил в свою смерть и воскрешение. И происходило все это дело обязательно в каком-то тайном месте — чаще всего в лесу.
В сказке же герой неизменно попадает в глухую чащу, где и встречает ягу. Пропп утверждает, что связь между лесом и обрядом посвящения настолько прочна, что ее можно считать двусторонней. То есть, каждое попадание в лес можно однозначно считать связанным с посвящением. Сказочный лес невозможно пройти, это преграда. Герою обязательно требуется помощь проводника (яги). Ну и конечно неизменный атрибут такого леса — необходимая (в прямом смысле) избушка, которую можно лишь повернуть специальным заклинанием. Избушка играет роль сторожевой заставы, отделяющей царство живых от царства мертвых, а войти в нее может только тот, кто выполнит специальный квест. В мифах многих народов тоже присутствует страж мира мертвых, но ни о какой избушке речи не идет, чаще всего страж предстает в облике животного. Однако и у избушки яги почти неизменно присутствуют зооморфные черты (например, курьи ножки или дверь с признаками животного). Пропп полагает, что избушка символизирует место, в котором проводился обряд посвящения.
Войдя в избушку, герой часто получает комментарий о том, что пахнет живым человеком — непорядок, надо исправить. После этого героя неизменно кормят и поят (а иногда и в баньку водят) — элемент, который тоже присутствует в обрядах инициации почти всех культур и заключается в употреблении специальной пищи или напитка, предназначенных для мертвецов.
Таковы действия героя при попытке пересечь границу между мирами. Далее рассмотрим свойства самой яги (хранительницы Врат Мории) и ее испытаний.
Ремарка: все эти рассуждения в кратком изложении могут показаться притянутыми за уши, но Пропп действительно приводит множество свидетельств из мифов, которые делают их более правдоподобными. Если интересно — отсылаю к первоисточнику, вестимо.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 4. Итак, баба яга, стало быть.
Как было сказана, яга бывает трех видов. Яга-дарительница обязательно находится в избе, обязательно лежит и обязательно заполняет собой всю избу. То есть, изба это гроб, а сама яга — умертвий. Аналогами бабы яги в разных мифологиях называются скандинавская властительница мертвых Хель, тоже имеющая трупный вид, и почему-то греческие Калипсо и Полифем. Неизменный атрибут яги — костяная нога — тоже может быть отнесен к трупным признакам, но тут все сложно. Кроме того, хотя об этом не говорится прямо, можно выяснить, что баба яга слепа и ориентируется исключительно по запаху. Эта слепота связывается с тем, что как живые не видят мир мертвых, так и мертвые должны не видеть мир живых. Ну и у Толкина, вспомним, как Назгул не могли лицезреть Фродо, не надевшего колечко. Но как же тогда герой видит ягу? А никак! Он тоже слепнет. Часто при входе в избушку герой жалуется, что ему глаза надуло или просит воды их промыть.
Еще один признак яги — гипертрофированные женские признаки, но отсутствие материнства. То есть она мать, но мать не людям, а лесным зверям, она хозяйка леса. Но какая связь между мертвыми и животными? Пропп приводит несколько примеров, показывающих, что у древних смерть ассоциировалась с превращением в животного и, если воспринимать так, то связь становится очень объяснимой. Но это могут быть и просто две "тотемные линии", совмещенные в одном образе.
Интересно, что яга дискриминирует своих посетителей по полу. Женщинам она часто в качестве испытания дает всякие неочевидные квесты, а вот мужчины удостаиваются дара сразу же после диалога. Почему так — не совсем понятно. Может, мужчина уже выполнил свои квесты, узнав заклинание и не испугавшись еды из мира мертвых, а может он получает желаемое просто по праву сильного.
Интересно испытание отсутствием сна. Встречается оно не только у яги, но в самых разнообразных обстоятельствах разных культур. Пропп утверждает, что дело тут опять в царстве мертвых. Герой не должен заснуть, потому что мертвые не спят — сделав это, он выдал бы, что живой, и был бы покаран армией нежити. В обрядах инициации запрет сна бывает связан с тем, что злым духам проще овладеть "новорожденным", когда он спит (или по причине нанесенных увечий).
Во время обряда мальчики подвергались различным издевательствам — долго не давали спать, отрубали палец, шрамировали, заставляли употреблять в пищу человеческую плоть. Зачем все это делалось? Тут много предположений. Либо нужно было довести до безумия, чтобы человек сам поверил, что умер и воскрес, но это как-то слабенько; либо индоктринировать, приучить к послушанию старшим; либо закалить характер, чтобы человек был хорошим воином. Последние две версии хорошие. Воскресение (посещение мира духов) связывалось с получением магических свойств, а если человек верит в свой магический мультикласс, это может быть полезным в ряде областей.
Касательно отрубания пальца — почему-то чаще всего это мизинец. Ну, понятно почему, он нужен меньше чем другие пальцы, а ему еще копьем махать. Отрубание мизинца в сказках, кстати, тоже широко отражено. В одной сказке у всех детей отрубили по мизинцу, чтобы проверить, достаточно ли они вкусные. Было найдено, что недостаточно, и полностью их есть не стали. Вообще, разрубание присутствует как обряд виртуального умерщвления во многих культурах. Но так как разрубать человека посередине довольно опасно, ограничиваются пальцем.
#мифология #пропп
Как было сказана, яга бывает трех видов. Яга-дарительница обязательно находится в избе, обязательно лежит и обязательно заполняет собой всю избу. То есть, изба это гроб, а сама яга — умертвий. Аналогами бабы яги в разных мифологиях называются скандинавская властительница мертвых Хель, тоже имеющая трупный вид, и почему-то греческие Калипсо и Полифем. Неизменный атрибут яги — костяная нога — тоже может быть отнесен к трупным признакам, но тут все сложно. Кроме того, хотя об этом не говорится прямо, можно выяснить, что баба яга слепа и ориентируется исключительно по запаху. Эта слепота связывается с тем, что как живые не видят мир мертвых, так и мертвые должны не видеть мир живых. Ну и у Толкина, вспомним, как Назгул не могли лицезреть Фродо, не надевшего колечко. Но как же тогда герой видит ягу? А никак! Он тоже слепнет. Часто при входе в избушку герой жалуется, что ему глаза надуло или просит воды их промыть.
Еще один признак яги — гипертрофированные женские признаки, но отсутствие материнства. То есть она мать, но мать не людям, а лесным зверям, она хозяйка леса. Но какая связь между мертвыми и животными? Пропп приводит несколько примеров, показывающих, что у древних смерть ассоциировалась с превращением в животного и, если воспринимать так, то связь становится очень объяснимой. Но это могут быть и просто две "тотемные линии", совмещенные в одном образе.
Интересно, что яга дискриминирует своих посетителей по полу. Женщинам она часто в качестве испытания дает всякие неочевидные квесты, а вот мужчины удостаиваются дара сразу же после диалога. Почему так — не совсем понятно. Может, мужчина уже выполнил свои квесты, узнав заклинание и не испугавшись еды из мира мертвых, а может он получает желаемое просто по праву сильного.
Интересно испытание отсутствием сна. Встречается оно не только у яги, но в самых разнообразных обстоятельствах разных культур. Пропп утверждает, что дело тут опять в царстве мертвых. Герой не должен заснуть, потому что мертвые не спят — сделав это, он выдал бы, что живой, и был бы покаран армией нежити. В обрядах инициации запрет сна бывает связан с тем, что злым духам проще овладеть "новорожденным", когда он спит (или по причине нанесенных увечий).
Во время обряда мальчики подвергались различным издевательствам — долго не давали спать, отрубали палец, шрамировали, заставляли употреблять в пищу человеческую плоть. Зачем все это делалось? Тут много предположений. Либо нужно было довести до безумия, чтобы человек сам поверил, что умер и воскрес, но это как-то слабенько; либо индоктринировать, приучить к послушанию старшим; либо закалить характер, чтобы человек был хорошим воином. Последние две версии хорошие. Воскресение (посещение мира духов) связывалось с получением магических свойств, а если человек верит в свой магический мультикласс, это может быть полезным в ряде областей.
Касательно отрубания пальца — почему-то чаще всего это мизинец. Ну, понятно почему, он нужен меньше чем другие пальцы, а ему еще копьем махать. Отрубание мизинца в сказках, кстати, тоже широко отражено. В одной сказке у всех детей отрубили по мизинцу, чтобы проверить, достаточно ли они вкусные. Было найдено, что недостаточно, и полностью их есть не стали. Вообще, разрубание присутствует как обряд виртуального умерщвления во многих культурах. Но так как разрубать человека посередине довольно опасно, ограничиваются пальцем.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 5. Что происходило после инициации?
После обряда инициации молодой человек домой возвращался далеко не сразу. Обрядовое перерождение знаменует начало новой жизни, которая могла развиваться по ряду сценариев. Одним распространенным институтом родового строя были "мужские дома" — лесные общины, в которых мужчины жили сообща, часто с целью охоты. Это были обширные, обнесенные оградой с черепами дома, почему-то на столбах. В сказках их отражение присутствует в виде больших пустых домов, которые герой никак не может обойти. Иногда герой и сам выстраивает большой дом и остается в нем жить вместе с товарищами. Если герой посещает большой дом, то его иногда встречает старуха. Старухи допускались, потому что уже не считались женщинами. Кроме старухи в доме никого нет — другие обитатели, она их называет разбойниками или братьями, сообща на охоте и явятся только к вечеру. По-видимому, часто разбойниками в современном понимании они и были. Типа, после обряда общие правила им были не писаны и разрешалось применять насилие даже к своим.
Хотя вот далее упоминаются так называемые "сестрицы" — мужики все же могли брать в дом женщин, которые их всячески обслуживали. И вроде как для женщин такое трудоустройство было даже почетным. Ну и действительно, в сказке часто встречается девушка, живущая в доме с несколькими мужчинами. Кстати, женские дома тоже были, но в сказках их почему-то нет.
Мужской дом это место таинства, там хранились святыни, о которых не принадлежащим братству знать не полагалось. А "сестрицы" селились в домах лишь временно. Как их отпустить обратно? Тут два варианта — их надо либо чикнуть, либо самих посвятить. Об этом особом женском посвящении мало информации, но по-видимому отсюда пошли сказки о всяких спящих красавицах, ведь посвящение женщины тоже считалось ее перерождением. Но это все мутно.
Иногда таинственный (от слова "таинство") мужской дом редуцировался до запретной комнаты или чулана, в которые герой каким-то нечестным способом попадал, чтобы обнаружить там тотемы животных. Опять же — связь с охотой. Да и даже в самих мужских домах иногда встречаются запретные чуланы. В чулане герой также мог найти помощника — коня, собаку, орла. Или даже спящую красавицу.
Люди в подобных обществах часто имели два брака — вольный и групповой в мужском доме, а потом уже нормальный, с целью создания семьи. И действительно, в сказках иногда можно видеть, как люди женятся два раза, первый же супруг при этом остается где-то в тридесятом царстве (в загробном лесном мире мужского дома, у-у-у-у!).
Кстати, после обряда почти всегда на определенный срок (до нескольких месяцев!) запрещалось мыться. Зачем — много предположений. Это могло быть связано с обрядами плодородия. Типа, грязнули приобщаются к земле и как-то ассоциируются с уходящим под землю божеством плодородия. Или же неумывание как-то подготавливало к браку. Молодой человек долго ходил немытым, а потом группа женщин его мыла и плясала вокруг него. Блять, какой только хуйни не придумали.
Тесным образом здесь стоит и мотив "незнайки". Возвращающийся остается неузнанным, да и сам не знает даже своего имени. Это связано с тем, что после обряда, как уже было разобрано, человек новенький.
#мифология #пропп
После обряда инициации молодой человек домой возвращался далеко не сразу. Обрядовое перерождение знаменует начало новой жизни, которая могла развиваться по ряду сценариев. Одним распространенным институтом родового строя были "мужские дома" — лесные общины, в которых мужчины жили сообща, часто с целью охоты. Это были обширные, обнесенные оградой с черепами дома, почему-то на столбах. В сказках их отражение присутствует в виде больших пустых домов, которые герой никак не может обойти. Иногда герой и сам выстраивает большой дом и остается в нем жить вместе с товарищами. Если герой посещает большой дом, то его иногда встречает старуха. Старухи допускались, потому что уже не считались женщинами. Кроме старухи в доме никого нет — другие обитатели, она их называет разбойниками или братьями, сообща на охоте и явятся только к вечеру. По-видимому, часто разбойниками в современном понимании они и были. Типа, после обряда общие правила им были не писаны и разрешалось применять насилие даже к своим.
Хотя вот далее упоминаются так называемые "сестрицы" — мужики все же могли брать в дом женщин, которые их всячески обслуживали. И вроде как для женщин такое трудоустройство было даже почетным. Ну и действительно, в сказке часто встречается девушка, живущая в доме с несколькими мужчинами. Кстати, женские дома тоже были, но в сказках их почему-то нет.
Мужской дом это место таинства, там хранились святыни, о которых не принадлежащим братству знать не полагалось. А "сестрицы" селились в домах лишь временно. Как их отпустить обратно? Тут два варианта — их надо либо чикнуть, либо самих посвятить. Об этом особом женском посвящении мало информации, но по-видимому отсюда пошли сказки о всяких спящих красавицах, ведь посвящение женщины тоже считалось ее перерождением. Но это все мутно.
Иногда таинственный (от слова "таинство") мужской дом редуцировался до запретной комнаты или чулана, в которые герой каким-то нечестным способом попадал, чтобы обнаружить там тотемы животных. Опять же — связь с охотой. Да и даже в самих мужских домах иногда встречаются запретные чуланы. В чулане герой также мог найти помощника — коня, собаку, орла. Или даже спящую красавицу.
Люди в подобных обществах часто имели два брака — вольный и групповой в мужском доме, а потом уже нормальный, с целью создания семьи. И действительно, в сказках иногда можно видеть, как люди женятся два раза, первый же супруг при этом остается где-то в тридесятом царстве (в загробном лесном мире мужского дома, у-у-у-у!).
Кстати, после обряда почти всегда на определенный срок (до нескольких месяцев!) запрещалось мыться. Зачем — много предположений. Это могло быть связано с обрядами плодородия. Типа, грязнули приобщаются к земле и как-то ассоциируются с уходящим под землю божеством плодородия. Или же неумывание как-то подготавливало к браку. Молодой человек долго ходил немытым, а потом группа женщин его мыла и плясала вокруг него. Блять, какой только хуйни не придумали.
Тесным образом здесь стоит и мотив "незнайки". Возвращающийся остается неузнанным, да и сам не знает даже своего имени. Это связано с тем, что после обряда, как уже было разобрано, человек новенький.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 6. Иные дарители.
С течением времени историческая обстановка изменяется, поклоняться духам леса становится уже не так модно, и ягу сменяют другие дарители. В тоже время преемственность по женской линии сменяется преемственностью по мужской и, соответственно, меняется пол дарителя. Теперь это чаще всего мужчина (иногда и женщина, но только если и герой сказки женщина), один из предков героя. Связь с миром мертвых сохраняется тем, что предок этот тоже умерший. Например, мертвый отец. По-видимому, здесь прослеживается переход от культа духов природы к культу предков. Дар сменяется с лесного животного на коня, что затем ретроспективно переписывается и на ягу. Здесь интересно то, что живые родители героя чаще всего оказываются рохлями и размазнями, а умершие — могучими ебаками, с которыми у героя устанавливается тесная духовная связь.
Умирающий отец часто наказывает детям ночевать несколько ночей на его могиле. Здесь прослеживается связь с апотропеическими обрядами (оберегание от зла). Необходимо убедиться, что мертвец не восстанет и не пойдет в ближайшую пивную утолять жажду на деньги налогоплательщиков. Всегда надо быть аккуратным с такими вещами.
Наконец, дарителем может стать вообще любой мертвец, которому герой оказал услугу. Например, похоронив его или расплатившись с долгами.
Другой интересный вид дарителей — благодарные животные. Это может быть и рак, и ежик, и птичка, которых герой хотел чикнуть, но они вымолили себе пощаду, и почему-то посчитали, что милостивое соизволение героя их не убивать это дохуя повод для благодарности. Но иногда герой оказывает и всамделишную услугу, спасая животное от чего-то. Тут интересно то, что животные, которых герой решил не убивать, часто оказываются теми, которых убивать в принципе запрещено, потому что они тотемные предки данного рода, а потому священны. Типа, умирающие люди и тотемные животные перевоплощаются друг в друга, и, убивая тотемное животное, герой убивает своего братика или будущего сыночка. Некрасиво. То есть, они в некотором роде тоже предки, что созвучно предыдущему виду дарителей.
Иногда животные-дарители образуют гибриды с природными духами, тогда мы получаем всяких силенов, сатиров, леших и прочих зооморфных гадин. Ну тут уж на что каждая конкретная мифология горазда — сонмы подобных существ.
Это все основные виды дарителей — яга (духи леса), мертвые родители (духи предков) и благодарные животные (тотемные духи). В редких случаях они мутируют в более обыденные формы — должников, пленников и прочих. Но можно проследить их связь с основными типами.
Далее по плану — рассмотрение собственно даров.
#мифология #пропп
С течением времени историческая обстановка изменяется, поклоняться духам леса становится уже не так модно, и ягу сменяют другие дарители. В тоже время преемственность по женской линии сменяется преемственностью по мужской и, соответственно, меняется пол дарителя. Теперь это чаще всего мужчина (иногда и женщина, но только если и герой сказки женщина), один из предков героя. Связь с миром мертвых сохраняется тем, что предок этот тоже умерший. Например, мертвый отец. По-видимому, здесь прослеживается переход от культа духов природы к культу предков. Дар сменяется с лесного животного на коня, что затем ретроспективно переписывается и на ягу. Здесь интересно то, что живые родители героя чаще всего оказываются рохлями и размазнями, а умершие — могучими ебаками, с которыми у героя устанавливается тесная духовная связь.
Умирающий отец часто наказывает детям ночевать несколько ночей на его могиле. Здесь прослеживается связь с апотропеическими обрядами (оберегание от зла). Необходимо убедиться, что мертвец не восстанет и не пойдет в ближайшую пивную утолять жажду на деньги налогоплательщиков. Всегда надо быть аккуратным с такими вещами.
Наконец, дарителем может стать вообще любой мертвец, которому герой оказал услугу. Например, похоронив его или расплатившись с долгами.
Другой интересный вид дарителей — благодарные животные. Это может быть и рак, и ежик, и птичка, которых герой хотел чикнуть, но они вымолили себе пощаду, и почему-то посчитали, что милостивое соизволение героя их не убивать это дохуя повод для благодарности. Но иногда герой оказывает и всамделишную услугу, спасая животное от чего-то. Тут интересно то, что животные, которых герой решил не убивать, часто оказываются теми, которых убивать в принципе запрещено, потому что они тотемные предки данного рода, а потому священны. Типа, умирающие люди и тотемные животные перевоплощаются друг в друга, и, убивая тотемное животное, герой убивает своего братика или будущего сыночка. Некрасиво. То есть, они в некотором роде тоже предки, что созвучно предыдущему виду дарителей.
Иногда животные-дарители образуют гибриды с природными духами, тогда мы получаем всяких силенов, сатиров, леших и прочих зооморфных гадин. Ну тут уж на что каждая конкретная мифология горазда — сонмы подобных существ.
Это все основные виды дарителей — яга (духи леса), мертвые родители (духи предков) и благодарные животные (тотемные духи). В редких случаях они мутируют в более обыденные формы — должников, пленников и прочих. Но можно проследить их связь с основными типами.
Далее по плану — рассмотрение собственно даров.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 7. Волшебные помощники.
Когда герой выходит от дарителя (с даром, соответственно), его слепые блуждания сменяются на движение к цели по четко заданному вектору, а дар помогает ему с легкостью справляться с встающими на пути преградами. Дары бывают одушевленными (волшебные помощники) и неодушевленными (волшебные предметы). Сначала рассмотрим первые. Помощников огромное множество, поэтому рассмотреть каждого из них не представляется возможным, но можно выделить самых типичных.
Распространенным помощником является птица, задача которой — унести героя в тридесятое царство (помним, что царство это представляет собой загробный мир). И прежде, чем птица оказывается способной это сделать, ее приходится долгое время выкармливать. Здесь указывается на обряды, существовавшие у многих сибирских племен — тотемная птица (часто орел) несколько лет откармливалась, а потом убивалась. Предполагалось, что в загробном мире она расскажет высокопоставленным духам, как хорошо с ней обращались, что принесет процветание племени.
Как ни странно, близко к птице стоит конь. Крылатый конь. Кони вообще появились в человеческой культуре гораздо позже лесных зверей, и тут конь просто перенимает на себя функции птицы. Его тоже выкармливали (чтобы он обрел волшебную силу — вероятно, научился летать), и он тоже переносил героя в загробный мир. Но с конем, как с ближайшим спутником человека, связано гораздо больше. Здесь значение придается масти коня — чаще всего она белая, такой конь считается связанным с миром духов. И другая распространенная масть — рыжая. Такой конь ассоциируется с огнем. Огонь тоже выполняет роль загробного проводника в ряде обрядов (например, при помощи дыма от костра можно подняться на небо). Сжигание трупов отсюда же. Имеются также замогильные кони: во многих обрядах человека хоронили вместе с конем, чтобы тот ему помог добраться, куда там надо будет добираться на той стороне. И этого же коня даритель (мертвый отец, например) может подарить герою. Обычный конь с конюшни не годится, только замогильный! С конем там дофига всего еще связано. Есть и звездные кони, типа те, которые колесницу Ра носят, и водные кони (тут "Последнего единорога" вспомнил), и всякие иные.
Помимо животных, есть и антропоморфные помощники. Различные братье-акробатья или Мороз-трескун. С Морозом интересно. Вообще он враждебен человеку, но герою помогает, и именно потому, что тот перешел на сторону мертвецов. За нежить играет. Мороз выступает персонификацией сил природы. Еще есть богатыри Усыня, Горыня и Дубыня — персонификации рек, гор и леса, соответственно.
Здесь еще важно отметить то, что герой и его помощник это единое целое. Это связано с представлением о том, что в результате обряда инициации посвящаемый превращался во что-то другое, часто в то самое животное. Разделение на два отдельных существа в рамках сказки это уже более поздняя интерпретация.
#мифология #пропп
Когда герой выходит от дарителя (с даром, соответственно), его слепые блуждания сменяются на движение к цели по четко заданному вектору, а дар помогает ему с легкостью справляться с встающими на пути преградами. Дары бывают одушевленными (волшебные помощники) и неодушевленными (волшебные предметы). Сначала рассмотрим первые. Помощников огромное множество, поэтому рассмотреть каждого из них не представляется возможным, но можно выделить самых типичных.
Распространенным помощником является птица, задача которой — унести героя в тридесятое царство (помним, что царство это представляет собой загробный мир). И прежде, чем птица оказывается способной это сделать, ее приходится долгое время выкармливать. Здесь указывается на обряды, существовавшие у многих сибирских племен — тотемная птица (часто орел) несколько лет откармливалась, а потом убивалась. Предполагалось, что в загробном мире она расскажет высокопоставленным духам, как хорошо с ней обращались, что принесет процветание племени.
Как ни странно, близко к птице стоит конь. Крылатый конь. Кони вообще появились в человеческой культуре гораздо позже лесных зверей, и тут конь просто перенимает на себя функции птицы. Его тоже выкармливали (чтобы он обрел волшебную силу — вероятно, научился летать), и он тоже переносил героя в загробный мир. Но с конем, как с ближайшим спутником человека, связано гораздо больше. Здесь значение придается масти коня — чаще всего она белая, такой конь считается связанным с миром духов. И другая распространенная масть — рыжая. Такой конь ассоциируется с огнем. Огонь тоже выполняет роль загробного проводника в ряде обрядов (например, при помощи дыма от костра можно подняться на небо). Сжигание трупов отсюда же. Имеются также замогильные кони: во многих обрядах человека хоронили вместе с конем, чтобы тот ему помог добраться, куда там надо будет добираться на той стороне. И этого же коня даритель (мертвый отец, например) может подарить герою. Обычный конь с конюшни не годится, только замогильный! С конем там дофига всего еще связано. Есть и звездные кони, типа те, которые колесницу Ра носят, и водные кони (тут "Последнего единорога" вспомнил), и всякие иные.
Помимо животных, есть и антропоморфные помощники. Различные братье-акробатья или Мороз-трескун. С Морозом интересно. Вообще он враждебен человеку, но герою помогает, и именно потому, что тот перешел на сторону мертвецов. За нежить играет. Мороз выступает персонификацией сил природы. Еще есть богатыри Усыня, Горыня и Дубыня — персонификации рек, гор и леса, соответственно.
Здесь еще важно отметить то, что герой и его помощник это единое целое. Это связано с представлением о том, что в результате обряда инициации посвящаемый превращался во что-то другое, часто в то самое животное. Разделение на два отдельных существа в рамках сказки это уже более поздняя интерпретация.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 8. Волшебные предметы.
Помимо живых помощников, герою часто достаются в услужение разного рода материальные движимые артефакты, виды и значение которых Пропп рассматривает далее. Как живые, так и неживые помощники, функционально практически идентичны. Унесение в загробный мир возможно с помощью коня или с помощью ковра самолета — какая разница! Но есть и несколько особенностей. Перечислять все предметы нет никакого смысла, это может быть практически что угодно — от ягодки до двуручной палицы Мелькора. Пропп предлагает определить их в несколько больших групп, основываясь на общности происхождения.
Первая такая группа это части тел животных — когти, волоски, шкуры, зубы. По-видимому, древнейший тип. Обычно подобные талисманы, носимые в мешочке, дают герою власть над соответствующим животным. Здесь налицо своего рода симпатическая магия. Позднее функция талисмана от власти над частным животным обобщается на повышение удачи в целом. Так, вогульские охотники верят, что если носить с собой мордочку лисицы, то все будет удаваться.
Следующая группа — орудия. Здесь интересно то, что согласно традиционному верованию на успех охоты влияет не мастерство охотника или его экипировка, а использование правильных ритуалов и заклинаний, то есть обладание магической силой. Позднее эта магическая сила переносится на само орудие. То есть, орудие как бы само по себе начинает совершать большую часть работы. Так, топоры могут сами рубить деревья, а стрелы сами находить цели. Такие представления приводят к одушевлению и даже обожествлению орудий.
Некоторые предметы умеют вызывать духов. Здесь может быть что угодно, от кольца до волоска. Если в волосках мы опять видим симпатическую магию (волосок коня содержит всего коня), то если сила в кольце, то это уже следующий шаг, развитие концепции — сила открепляется от объекта призыва. Иногда для призыва нежити нужно курить трубку (кто бы сомневался), а иногда использовать специальное магическое огниво.
Особое место среди предметов занимает палочка. Ее особенность в том, что она не связана ни с животными, ни с орудиями, но с растениями, с землей. Принято считать, что общение с палочкой наполняет природной силой, переносит плодородие земли на человека. Наверное, поэтому и в баньках принято веничками хуяриться.
Другой интересный предмет — вода. Вода бывает живой, мертвой, сильной и слабой. Пропп полагает, что живая и мертвая, а также сильная и слабая это два названия одного и того же. Живая и мертвая вода не противоположны, но дополняют друг друга. Например, раненного человека сначала нужно спрыснуть мертвой водой, а потом живой, только тогда он излечивается. По-отдельности ничего не сработает. В верованиях греков упоминаются два источника, которые умерший встретит в царстве Аида. Испить строго наказывается только из одного — из мертвого! Мертвая вода — благо для мертвеца. Второй источник — живой, из него пить запрещено, ведь он способен вернуть мертвеца к жизни (что не положено!). Таким образом, обычай парного применения воды может иметь основание в том, что сначала мертвой водой человека добивали наверняка, а потом воскрешали живой водой. Интересно.
#мифология #пропп
Помимо живых помощников, герою часто достаются в услужение разного рода материальные движимые артефакты, виды и значение которых Пропп рассматривает далее. Как живые, так и неживые помощники, функционально практически идентичны. Унесение в загробный мир возможно с помощью коня или с помощью ковра самолета — какая разница! Но есть и несколько особенностей. Перечислять все предметы нет никакого смысла, это может быть практически что угодно — от ягодки до двуручной палицы Мелькора. Пропп предлагает определить их в несколько больших групп, основываясь на общности происхождения.
Первая такая группа это части тел животных — когти, волоски, шкуры, зубы. По-видимому, древнейший тип. Обычно подобные талисманы, носимые в мешочке, дают герою власть над соответствующим животным. Здесь налицо своего рода симпатическая магия. Позднее функция талисмана от власти над частным животным обобщается на повышение удачи в целом. Так, вогульские охотники верят, что если носить с собой мордочку лисицы, то все будет удаваться.
Следующая группа — орудия. Здесь интересно то, что согласно традиционному верованию на успех охоты влияет не мастерство охотника или его экипировка, а использование правильных ритуалов и заклинаний, то есть обладание магической силой. Позднее эта магическая сила переносится на само орудие. То есть, орудие как бы само по себе начинает совершать большую часть работы. Так, топоры могут сами рубить деревья, а стрелы сами находить цели. Такие представления приводят к одушевлению и даже обожествлению орудий.
Некоторые предметы умеют вызывать духов. Здесь может быть что угодно, от кольца до волоска. Если в волосках мы опять видим симпатическую магию (волосок коня содержит всего коня), то если сила в кольце, то это уже следующий шаг, развитие концепции — сила открепляется от объекта призыва. Иногда для призыва нежити нужно курить трубку (кто бы сомневался), а иногда использовать специальное магическое огниво.
Особое место среди предметов занимает палочка. Ее особенность в том, что она не связана ни с животными, ни с орудиями, но с растениями, с землей. Принято считать, что общение с палочкой наполняет природной силой, переносит плодородие земли на человека. Наверное, поэтому и в баньках принято веничками хуяриться.
Другой интересный предмет — вода. Вода бывает живой, мертвой, сильной и слабой. Пропп полагает, что живая и мертвая, а также сильная и слабая это два названия одного и того же. Живая и мертвая вода не противоположны, но дополняют друг друга. Например, раненного человека сначала нужно спрыснуть мертвой водой, а потом живой, только тогда он излечивается. По-отдельности ничего не сработает. В верованиях греков упоминаются два источника, которые умерший встретит в царстве Аида. Испить строго наказывается только из одного — из мертвого! Мертвая вода — благо для мертвеца. Второй источник — живой, из него пить запрещено, ведь он способен вернуть мертвеца к жизни (что не положено!). Таким образом, обычай парного применения воды может иметь основание в том, что сначала мертвой водой человека добивали наверняка, а потом воскрешали живой водой. Интересно.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 9. Переправа.
Далее рассматривается, как именно герой переправляется в загробный мир. Собственно момент пересечения границы. Как и с предыдущим разделом, здесь нет смысла систематизировать и рассматривать все способы по отдельности, ибо все они связаны единым происхождением, а именно — представлениями о посмертии и пути умершего в иной мир.
Иногда переправа происходит путем превращения в животное, и это также самый древний способ. Здесь интересно то, что часто такие способы вовсе не используют наиболее быстрых животных, что было бы логично. Это может быть бобер, заяц или утка. Так отражается охотничье прошлое человека, когда он еще не освоил ездовых животных. Впоследствии практических всех их вытесняет конь, что тоже логично и уже обсуждалось выше. Так же часты мотивы с птицами, причина чего тоже обсуждалась под предыдущим постом. Более поздняя версия превращения в животное — зашивание в его шкуру или помещение себя в тушу мертвого скота. И тут уже ясна видна прямая параллель с обрядами погребения. Во многих культурах так и делали — либо труп целиком зашивался в животное (чтобы при переправе злые демоны съели животное, а не человека в нем), либо просто облачали в шкуры. В Греции, кстати, этот обряд модифицировался, и в шкуру облачался не умерший, а отпевающий жрец. Для зашивания чаще всего использовались тотемные животные племени. Зашивание возможно только в туши крупных животных, так что обычай этот характерен только для культур скотоводов.
Дальнейшая эволюция этого обычая — то, что герой просто садится на соответствующее животное. Тут все зависит от того, где живет племя. У степных жителей это кони, у жителей побережья — птицы, ведь они способны улететь в море за горизонт, где по представлениям племени расположено царство мертвых.
У прибрежных же народов в качестве средства транспортировки в царство смерти бытуют разнообразные лодки, часто летающие (что опять связывает их с птицами). Оно и понятно, это было их основное средство передвижения. С помощью лодок люди часто и хоронились. Кстати, распространенный мотив сжигания лодки с покойником опять восходит к птицам — через сожжение лодка как бы превращается в летающую. А вот интересно, что для греков погребальные лодки не характерны. Греки почему-то боятся моря, считая его чуждой стихией, и мертвецов своих туда не посылают.
Иногда в загробный мир надо залезать по здоровенному дереву. Это снова имеет корни (кек) в связи с птицей. В обрядах погребения дерево как таковое встречается редко, лишь иногда мертвых хоронят в стволах или в кроне. Но Пропп считает, что первична здесь все же птица. Позднее дерево преобразуется в лестницы или ремни.
В качестве вывода Пропп заключает, что все эти способы имеют общее происхождение от животных, а их переход от одного к другому осуществляется наслоением новых представлений на более ранние.
#мифология #пропп
Далее рассматривается, как именно герой переправляется в загробный мир. Собственно момент пересечения границы. Как и с предыдущим разделом, здесь нет смысла систематизировать и рассматривать все способы по отдельности, ибо все они связаны единым происхождением, а именно — представлениями о посмертии и пути умершего в иной мир.
Иногда переправа происходит путем превращения в животное, и это также самый древний способ. Здесь интересно то, что часто такие способы вовсе не используют наиболее быстрых животных, что было бы логично. Это может быть бобер, заяц или утка. Так отражается охотничье прошлое человека, когда он еще не освоил ездовых животных. Впоследствии практических всех их вытесняет конь, что тоже логично и уже обсуждалось выше. Так же часты мотивы с птицами, причина чего тоже обсуждалась под предыдущим постом. Более поздняя версия превращения в животное — зашивание в его шкуру или помещение себя в тушу мертвого скота. И тут уже ясна видна прямая параллель с обрядами погребения. Во многих культурах так и делали — либо труп целиком зашивался в животное (чтобы при переправе злые демоны съели животное, а не человека в нем), либо просто облачали в шкуры. В Греции, кстати, этот обряд модифицировался, и в шкуру облачался не умерший, а отпевающий жрец. Для зашивания чаще всего использовались тотемные животные племени. Зашивание возможно только в туши крупных животных, так что обычай этот характерен только для культур скотоводов.
Дальнейшая эволюция этого обычая — то, что герой просто садится на соответствующее животное. Тут все зависит от того, где живет племя. У степных жителей это кони, у жителей побережья — птицы, ведь они способны улететь в море за горизонт, где по представлениям племени расположено царство мертвых.
У прибрежных же народов в качестве средства транспортировки в царство смерти бытуют разнообразные лодки, часто летающие (что опять связывает их с птицами). Оно и понятно, это было их основное средство передвижения. С помощью лодок люди часто и хоронились. Кстати, распространенный мотив сжигания лодки с покойником опять восходит к птицам — через сожжение лодка как бы превращается в летающую. А вот интересно, что для греков погребальные лодки не характерны. Греки почему-то боятся моря, считая его чуждой стихией, и мертвецов своих туда не посылают.
Иногда в загробный мир надо залезать по здоровенному дереву. Это снова имеет корни (кек) в связи с птицей. В обрядах погребения дерево как таковое встречается редко, лишь иногда мертвых хоронят в стволах или в кроне. Но Пропп считает, что первична здесь все же птица. Позднее дерево преобразуется в лестницы или ремни.
В качестве вывода Пропп заключает, что все эти способы имеют общее происхождение от животных, а их переход от одного к другому осуществляется наслоением новых представлений на более ранние.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 10. О змие.
Далее Пропп решает обсудить образ змея и мотив змееборчества, которые занимают важное место во многих мифологиях. Несмотря на всю важность и распространенность этого образа, известно о нем удивительно мало. В самых древних своих проявлениях змей всегда многоголов и всегда ассоциируется с огнем, и это, пожалуй, единственные неизменные и четко описанные его черты в сказках. Почему-то змей постоянно упоминается, но никогда не описывается детально. Интересно, что к огненной стихии иногда прибавляются водная (Змей Черноморский) или земная/горная (Змей Горыныч), но они дополняют, а не исключают друг друга.
Чаще всего змей занимаются тем, что похищает женщин (вспоминается "Змей" Мельницы). Иногда вместо похищения он вселяется в тело женщины или осаждает город и требует себе женщину для супружества. Также он иногда охраняет речной переход. Тут видится функция, аналогичная яге, но Пропп полагает, что яга охраняет внешние границы царства мертвых, а змей — самое его сердце.
Змей имеет очень тесную связь с героем. Пропп полагает, что змей неуязвим для всего и бессмертен, и только герой может его уничтожить. При этом змей об этом прекрасно знает, как знает и то, что герой победит. Во время боя змей пытается не ранить героя своими когтями или клыками, но вбить его в землю. А после победы над ним (одновременным отрубанием всех голов) труп необходимо обязательно сжечь. Это, пожалуй, все, что сказка сообщает о змее.
Откуда же берется такой замечательный образ? Одна группа исследователей считает, что образ змея это реминисценция об исчезнувших доисторических животных, но Пропп с этим не согласен, ведь откуда бы древние люди о них знали. Еще есть солярная теория, которая утверждает, что герой это светлая сторона Луны, а змей — темная. Но эта теория, по-моему, вообще ничего не объясняет. Этими двумя теориями все и исчерпывается. Не густо. Ну, есть еще большой корпус работ, рассматривающих змеев в различных культурах и отдельных группах сюжетов, но не затрагивающих происхождения этого образа.
Пропп рассуждает, что образ змея и змееборчества появляется одновременно с государственностью и может быть как-то с ней связан. Он предлагает проследить, как этот образ эволюционировал в разных культурах и таким образом выявить его основания. Чем и обещает заняться далее.
#мифология #пропп
Далее Пропп решает обсудить образ змея и мотив змееборчества, которые занимают важное место во многих мифологиях. Несмотря на всю важность и распространенность этого образа, известно о нем удивительно мало. В самых древних своих проявлениях змей всегда многоголов и всегда ассоциируется с огнем, и это, пожалуй, единственные неизменные и четко описанные его черты в сказках. Почему-то змей постоянно упоминается, но никогда не описывается детально. Интересно, что к огненной стихии иногда прибавляются водная (Змей Черноморский) или земная/горная (Змей Горыныч), но они дополняют, а не исключают друг друга.
Чаще всего змей занимаются тем, что похищает женщин (вспоминается "Змей" Мельницы). Иногда вместо похищения он вселяется в тело женщины или осаждает город и требует себе женщину для супружества. Также он иногда охраняет речной переход. Тут видится функция, аналогичная яге, но Пропп полагает, что яга охраняет внешние границы царства мертвых, а змей — самое его сердце.
Змей имеет очень тесную связь с героем. Пропп полагает, что змей неуязвим для всего и бессмертен, и только герой может его уничтожить. При этом змей об этом прекрасно знает, как знает и то, что герой победит. Во время боя змей пытается не ранить героя своими когтями или клыками, но вбить его в землю. А после победы над ним (одновременным отрубанием всех голов) труп необходимо обязательно сжечь. Это, пожалуй, все, что сказка сообщает о змее.
Откуда же берется такой замечательный образ? Одна группа исследователей считает, что образ змея это реминисценция об исчезнувших доисторических животных, но Пропп с этим не согласен, ведь откуда бы древние люди о них знали. Еще есть солярная теория, которая утверждает, что герой это светлая сторона Луны, а змей — темная. Но эта теория, по-моему, вообще ничего не объясняет. Этими двумя теориями все и исчерпывается. Не густо. Ну, есть еще большой корпус работ, рассматривающих змеев в различных культурах и отдельных группах сюжетов, но не затрагивающих происхождения этого образа.
Пропп рассуждает, что образ змея и змееборчества появляется одновременно с государственностью и может быть как-то с ней связан. Он предлагает проследить, как этот образ эволюционировал в разных культурах и таким образом выявить его основания. Чем и обещает заняться далее.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 11. Дальше про змиев.
Ну так вот, Пропп полагает, что мотив змееборства возник из мотива поглощения. Дело в том, что самые древние змии зохавывали героя. И здесь все опять восходит к обрядам инициации, одной из форм которых было пролезание через здание, символизировавшее чрево какого-то животного. Например, в Австралии это было высохшее русло реки, над которым возводился навес. Это уже само по себе напоминает змея. Считалось, что пребывание в желудке зверя даровало магические способности, в частности, власть над самим змеем. Ну и позднее все это находит отражение и в мифологии, где проглатывание чудовищем тоже является частым сюжетом. В более поздних формах проглатывание может замениться на обвивание, помещение в гнездо или поглощение водой, но суть та же. И даже боги рождаются через пожирание, как Кронос поглотил и отрыгнул своих детей или пророк Иона, извергнутый китом. Интересно, что во всех этих мифах и обрядах змей пока еще не злой, а самый настоящий благодетель, добряк. Змей поглощает героя исключительно для того, чтобы даровать тому и его племени знание и силу.
Кстати, соседствуют две формы поглощения: герой может прийти к неподвижному змею, быть им откушанным и отрыгнутым, и спокойно пойти домой с новыми скиллами; либо же змей может поглотить героя и унести его в далекую страну (снова аллегория на посещение царства мертвых). Пропп видит тут принципиально новое явление — переход от статики к динамике. Он постулирует, что для производства таких мифов нужно было познать пространство на опыте, то есть, совершая дальние путешествия. А это характерно в основном для морских народов. И действительно, "динамичные" пожирания характерны в основном для таковых.
Итак, нужно понять, как змей из добряка и дарителя становится боссом, которого надо сразить. Пропп считает, что происходит это, когда обряд инициации уже перестал практиковаться, а связанные с ним мифы остались. Люди начали забывать первоначальный смысл и задаваться вопросом, а с какого вообще перепугу змей должен нас сжирать. Герой постепенно начинает бороться с поглотителем. Сначала эта борьба происходит лишь в чреве — героя съели и он пытается освободиться. Тут чаще всего фигурируют рыбы. Герой мог отрезать кусочек рыбьей печени и съесть его, чтобы рыба его выплюнула, или развести у нее в чреве костер, или вставить в пасть копье. Ну и с течением времени борьба замещается уже наружной, раз на раз. Характерно, что и в этих случаях очень часто надо что-то сделать с пастью змея, например, бросить в нее что-нибудь. Это отголосок старых форм. Ну а еще позднее все это упрощается уже до обычной битвы на палицах и когтях.
Интересен еще такой момент: ранние мифы возникали в доклассовом обществе. Здесь поглощенный спасает себя сам и сам получает ништяки. Когда начинает иметь место быть некоторого рода классовое расслоение, то мотив преобразуется: кушают уже одного, а спасает его другой, типа более благородный. Может поэтому стали похищать преимущественно женщин, чтобы доблестные рыцари их спасли?
Повествование Пропп сопровождает множеством примеров из разных культур, которые делают его достаточно убедительным. Я вижу действительно последовательную эволюцию от одного к другому. Очень интересно!
#мифология #пропп
Ну так вот, Пропп полагает, что мотив змееборства возник из мотива поглощения. Дело в том, что самые древние змии зохавывали героя. И здесь все опять восходит к обрядам инициации, одной из форм которых было пролезание через здание, символизировавшее чрево какого-то животного. Например, в Австралии это было высохшее русло реки, над которым возводился навес. Это уже само по себе напоминает змея. Считалось, что пребывание в желудке зверя даровало магические способности, в частности, власть над самим змеем. Ну и позднее все это находит отражение и в мифологии, где проглатывание чудовищем тоже является частым сюжетом. В более поздних формах проглатывание может замениться на обвивание, помещение в гнездо или поглощение водой, но суть та же. И даже боги рождаются через пожирание, как Кронос поглотил и отрыгнул своих детей или пророк Иона, извергнутый китом. Интересно, что во всех этих мифах и обрядах змей пока еще не злой, а самый настоящий благодетель, добряк. Змей поглощает героя исключительно для того, чтобы даровать тому и его племени знание и силу.
Кстати, соседствуют две формы поглощения: герой может прийти к неподвижному змею, быть им откушанным и отрыгнутым, и спокойно пойти домой с новыми скиллами; либо же змей может поглотить героя и унести его в далекую страну (снова аллегория на посещение царства мертвых). Пропп видит тут принципиально новое явление — переход от статики к динамике. Он постулирует, что для производства таких мифов нужно было познать пространство на опыте, то есть, совершая дальние путешествия. А это характерно в основном для морских народов. И действительно, "динамичные" пожирания характерны в основном для таковых.
Итак, нужно понять, как змей из добряка и дарителя становится боссом, которого надо сразить. Пропп считает, что происходит это, когда обряд инициации уже перестал практиковаться, а связанные с ним мифы остались. Люди начали забывать первоначальный смысл и задаваться вопросом, а с какого вообще перепугу змей должен нас сжирать. Герой постепенно начинает бороться с поглотителем. Сначала эта борьба происходит лишь в чреве — героя съели и он пытается освободиться. Тут чаще всего фигурируют рыбы. Герой мог отрезать кусочек рыбьей печени и съесть его, чтобы рыба его выплюнула, или развести у нее в чреве костер, или вставить в пасть копье. Ну и с течением времени борьба замещается уже наружной, раз на раз. Характерно, что и в этих случаях очень часто надо что-то сделать с пастью змея, например, бросить в нее что-нибудь. Это отголосок старых форм. Ну а еще позднее все это упрощается уже до обычной битвы на палицах и когтях.
Интересен еще такой момент: ранние мифы возникали в доклассовом обществе. Здесь поглощенный спасает себя сам и сам получает ништяки. Когда начинает иметь место быть некоторого рода классовое расслоение, то мотив преобразуется: кушают уже одного, а спасает его другой, типа более благородный. Может поэтому стали похищать преимущественно женщин, чтобы доблестные рыцари их спасли?
Повествование Пропп сопровождает множеством примеров из разных культур, которые делают его достаточно убедительным. Я вижу действительно последовательную эволюцию от одного к другому. Очень интересно!
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 12. Еще про змея.
Пропп полагает, что тот факт, что облик змея описан крайне скупо, свидетельствует о том, что змей, он же дракон, это очень позднее явление, возникшее уже в государственную эпоху, и представляет собой гибрид нескольких животных, подобно сфинксам или кентаврам. Появление образа дракона Пропп датирует временем возникновения антропоморфных богов — когда из примитивных тотемических представлений возникают похожие на нас, человеков, образы. При этом, часто бывает так, что какие-то черты тотемных животных переходят и на божество (голова собаки или крылышки). Но и сами тотемные животные, культы которых отмирают, начинают менять свой облик и преображаться в гибриды. Дракон же как таковой очевидно сложился из двух животных — птицы и змеи. Кроме того, и эти два образа не случайны, ведь птица (обитательница неба) и змея (или червь, обитатель подземья) это два самых ходовых представления об облике души после смерти. Многоголовость же возникает по аналогии с многоногостью (одинский Слейпнир) или многокрылостью (некоторых коней) — чтобы подчеркнуть какое-то качество, гипертрофировать его. В данном случае это пожирание. Образ дракона тесно связан с представлениями о смерти (кто бы мог подумать). А именно, его повадки похищать символизируют похищение души при умирании.
Как уже упоминалось, змей также и водное существо. Тут встает вопрос, является ли эта его ипостась новшеством или появилась изначально? Пропп аргументирует, приводя пример из нескольких культур, что змей изначально был водным (что для меня не особо удивительно, ну, типа, змеи у воды живут). Змей считался дарителем вод (например, выходящий из воды змей неизменно вызывал и повышение собственно уровня воды), оберегающим плодородие и т.п. Опять же, китайскую легенду вспоминаем, в которой драконы источники четырех великих рек. Мотив борьбы с ними возникает из-за того, что если возникала засуха, то винили в этом тоже змея, и нужно было обязательно пойти его побороть, чтобы порешать проблему.
В мотиве змея как охранителя царства мертвых тоже есть связь с водой, ведь вход в царство мертвых это часто река, либо другой водоем. Даже греческий Цербер, как полагается, раньше являлся вовсе не псом, а очень даже драконом, да и в классическом своем образе сохранил змей вместо хвоста. Интересно, Гесиод пишет, что Цербер это очень дружелюбный и милый песик и всегда радуется новым лицам. Только вот обратно никого не выпускает. Ну, тут у нас пример змея хтонического, сиречь подземного. А есть еще змей солнечный. Пропп полагает, что это тот же самый змей, но перенесенный на небо. Это перенесение происходит уже в земледельческую эпоху, когда человеку становится важно количество солнечного времени и ясная погода.
Много рассуждается о змее в Ригведе и паре других текстов, но мне это показалось малоинтересным. Частности.
Змей очень сложный образ, претерпевший значительные изменения, которые к тому же хорошо прослеживаются в разных ветвях общечеловеческой мифологии. На его примере Пропп подчеркивает, что очень важно рассмотрение в динамике. Мы увидели, как образ змея из тотемного благодетеля и охранителя племени трансформируется в сторожа царства мертвых, похитителя душ, надсмотрщика за плодородием, а в конце и к самому узнаваемому символу фэнтези — опасному и прекрасному дракону.
#мифология #пропп
Пропп полагает, что тот факт, что облик змея описан крайне скупо, свидетельствует о том, что змей, он же дракон, это очень позднее явление, возникшее уже в государственную эпоху, и представляет собой гибрид нескольких животных, подобно сфинксам или кентаврам. Появление образа дракона Пропп датирует временем возникновения антропоморфных богов — когда из примитивных тотемических представлений возникают похожие на нас, человеков, образы. При этом, часто бывает так, что какие-то черты тотемных животных переходят и на божество (голова собаки или крылышки). Но и сами тотемные животные, культы которых отмирают, начинают менять свой облик и преображаться в гибриды. Дракон же как таковой очевидно сложился из двух животных — птицы и змеи. Кроме того, и эти два образа не случайны, ведь птица (обитательница неба) и змея (или червь, обитатель подземья) это два самых ходовых представления об облике души после смерти. Многоголовость же возникает по аналогии с многоногостью (одинский Слейпнир) или многокрылостью (некоторых коней) — чтобы подчеркнуть какое-то качество, гипертрофировать его. В данном случае это пожирание. Образ дракона тесно связан с представлениями о смерти (кто бы мог подумать). А именно, его повадки похищать символизируют похищение души при умирании.
Как уже упоминалось, змей также и водное существо. Тут встает вопрос, является ли эта его ипостась новшеством или появилась изначально? Пропп аргументирует, приводя пример из нескольких культур, что змей изначально был водным (что для меня не особо удивительно, ну, типа, змеи у воды живут). Змей считался дарителем вод (например, выходящий из воды змей неизменно вызывал и повышение собственно уровня воды), оберегающим плодородие и т.п. Опять же, китайскую легенду вспоминаем, в которой драконы источники четырех великих рек. Мотив борьбы с ними возникает из-за того, что если возникала засуха, то винили в этом тоже змея, и нужно было обязательно пойти его побороть, чтобы порешать проблему.
В мотиве змея как охранителя царства мертвых тоже есть связь с водой, ведь вход в царство мертвых это часто река, либо другой водоем. Даже греческий Цербер, как полагается, раньше являлся вовсе не псом, а очень даже драконом, да и в классическом своем образе сохранил змей вместо хвоста. Интересно, Гесиод пишет, что Цербер это очень дружелюбный и милый песик и всегда радуется новым лицам. Только вот обратно никого не выпускает. Ну, тут у нас пример змея хтонического, сиречь подземного. А есть еще змей солнечный. Пропп полагает, что это тот же самый змей, но перенесенный на небо. Это перенесение происходит уже в земледельческую эпоху, когда человеку становится важно количество солнечного времени и ясная погода.
Много рассуждается о змее в Ригведе и паре других текстов, но мне это показалось малоинтересным. Частности.
Змей очень сложный образ, претерпевший значительные изменения, которые к тому же хорошо прослеживаются в разных ветвях общечеловеческой мифологии. На его примере Пропп подчеркивает, что очень важно рассмотрение в динамике. Мы увидели, как образ змея из тотемного благодетеля и охранителя племени трансформируется в сторожа царства мертвых, похитителя душ, надсмотрщика за плодородием, а в конце и к самому узнаваемому символу фэнтези — опасному и прекрасному дракону.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 13. О тридесятом царстве.
Настало время поговорить о собственно тридесятом царстве, куда герой с таким трудом добирается. Здесь не особо много можно сказать. Царство это может быть расположено почти где угодно — за морем, под землей или на горе. Но даже если оно под землей, выглядит оно точно так же, как и наш поверхностный мир. Однако там никогда нет лесов, никогда нет колосящихся полей (но есть сады), а из построек присутствуют только дворцы. Царство это связано с солнцем и горизонтом. Все постройки покрыты позолотой, а предметы и даже животные состоят почти исключительно из золота. Правит тридесятым царством царевна, тоже золотая. Солнечность это поздний признак, Пропп связывает его уже с эпохой земледелия, когда ясная погода стала важна. Иногда есть три тридесятых царства, одно под другим — медное, серебряное и золотое.
Тридесятое царство всегда изобильно. Там всегда дофига дичи для охотников, неисчерпаемые фруктовые деревья, ну, кисельные реки, пряничные домики, вот это вот все. То есть, работать там не надо. Ну логично, че, еще и после смерти впахивать заставят, что ли? Не хотелось бы.
При всем этом, нет единообразного описания тридесятого царства, оно всегда очень разное, если отбросить перечисленные выше универсальные черты. Это многообразие указывает на то, что не существовало единого представления об ином свете, и в ходе истории разные представления наслаивались друг на друга, пока не нашли отражения в многообразии сказочных форм. Ну, понятно, что на загробный мир переносились представления, свойственные конкретной эпохе. Родовые общества, живущие охотой, населяли загробный мир животными. Во дворцах тридесятого царства угадываются общинные дома, а попасть в них можно через захлопывающиеся ворота с зубами, откусывающими герою пятку, произошедшими от пасти пожирающего животного. Каждая эпоха и каждая культура привносила что-то свое, и так получилась неразборчивая мешанина образов и сюжетов, в которой можно выделить лишь несколько универсальных образов.
Кстати, желание иметь золотые штучки тоже связывается Проппом с золотоносными свойствами загробного мира. Предметы из золота ассоциировались с предметами из сочащегося магией тридесятого царства. Тут же золотые молодильные яблочки.
#мифология #пропп
Настало время поговорить о собственно тридесятом царстве, куда герой с таким трудом добирается. Здесь не особо много можно сказать. Царство это может быть расположено почти где угодно — за морем, под землей или на горе. Но даже если оно под землей, выглядит оно точно так же, как и наш поверхностный мир. Однако там никогда нет лесов, никогда нет колосящихся полей (но есть сады), а из построек присутствуют только дворцы. Царство это связано с солнцем и горизонтом. Все постройки покрыты позолотой, а предметы и даже животные состоят почти исключительно из золота. Правит тридесятым царством царевна, тоже золотая. Солнечность это поздний признак, Пропп связывает его уже с эпохой земледелия, когда ясная погода стала важна. Иногда есть три тридесятых царства, одно под другим — медное, серебряное и золотое.
Тридесятое царство всегда изобильно. Там всегда дофига дичи для охотников, неисчерпаемые фруктовые деревья, ну, кисельные реки, пряничные домики, вот это вот все. То есть, работать там не надо. Ну логично, че, еще и после смерти впахивать заставят, что ли? Не хотелось бы.
При всем этом, нет единообразного описания тридесятого царства, оно всегда очень разное, если отбросить перечисленные выше универсальные черты. Это многообразие указывает на то, что не существовало единого представления об ином свете, и в ходе истории разные представления наслаивались друг на друга, пока не нашли отражения в многообразии сказочных форм. Ну, понятно, что на загробный мир переносились представления, свойственные конкретной эпохе. Родовые общества, живущие охотой, населяли загробный мир животными. Во дворцах тридесятого царства угадываются общинные дома, а попасть в них можно через захлопывающиеся ворота с зубами, откусывающими герою пятку, произошедшими от пасти пожирающего животного. Каждая эпоха и каждая культура привносила что-то свое, и так получилась неразборчивая мешанина образов и сюжетов, в которой можно выделить лишь несколько универсальных образов.
Кстати, желание иметь золотые штучки тоже связывается Проппом с золотоносными свойствами загробного мира. Предметы из золота ассоциировались с предметами из сочащегося магией тридесятого царства. Тут же золотые молодильные яблочки.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 14. Заключительная.
Итак, время подвести итоги. Мы увидели, что практически всё разнообразие сказочных сюжетов складывается из двух ключевых циклов, игравших определяющую роль в жизни первобытных обществ. Первый цикл это представления о смерти и посмертии, с которыми связаны образы дремучего леса, избушки-портала, посмертной пищи, перевозчика-путеводителя, все аксессуары тридесятого царства и множество других. Второй цикл связан с обрядами инициации, которые порождают образы пожирания, разрубания и оживления, получения волшебных сил, большого дома и др. Циклы эти, конечно, четко не разграничены, но, напротив, теснейшим образом проникают друг в друга, ибо инициация и считалась одной из уготованных смертей.
Пропп заключает, что композиция сказки кроется в исторической реальности прошлого и почти исключительно в ней. Все сказочные сюжеты являются отголосками древних обрядов, смысл которых позабыли и сами сказители. На древние сюжеты наслаиваются более новые, старые символы приобретают новое значение, и так происходит эволюция сюжета сказки к современному виду.
Сказка рождается из обрядовых историй. Молодого человека нужно было индоктринировать, внушить ему нужное общине представление о мире. Это делалось через мифы, которыми кормили прежде всего непосредственно перед инициацией. Мифами, предназначенными только для слушающего, запретными для всех остальных. Запрет этот связан с тем, что история имеет магическую силу, поэтому всуе использовать ее не положено. Считалось, что рассказанная история забирает часть души рассказчика, приближая его собственную кончину. Так что это великий дар. Эти истории нельзя рассматривать в отрыве от ритуалов, которыми они сопровождались. Однако сложность исследования сказки в том и заключается, что от этих ритуалов почти ничего не сохранилось. В какой-то момент происходит открепление истории от обряда, ее демистификация, что могло быть вызвано рядом причин. Но благодаря этому эти истории до нас доходят в виде сказок. То есть, мемы духовного и эзотерического назначения преобразуются в художественные.
Мне сей труд очень понравился. Гораздо больше, чем "Морфология". Если "Морфология" дает нам чисто техническое описание структуры сказки, то здесь мы получаем полноценное антропологическое исследование, которое ценно даже в полном отрыве от сказок. Интереснейшие сведения и совсем неочевидные связи предлагаются читателю. Конечно, вполне возможно, что некоторые из этих связей совершенно ложны, тут все строится на очень зыбкой почве, размытой прошедшими тысячелетиями. Но материал для раздумий колоссальный. Фундаментальный труд, который всем бы советовал прочесть. Сам позже перечитаю помедленнее.
Одну главу не стал обозревать, ибо там про невест, а девчонки это фу.
#мифология #пропп
Итак, время подвести итоги. Мы увидели, что практически всё разнообразие сказочных сюжетов складывается из двух ключевых циклов, игравших определяющую роль в жизни первобытных обществ. Первый цикл это представления о смерти и посмертии, с которыми связаны образы дремучего леса, избушки-портала, посмертной пищи, перевозчика-путеводителя, все аксессуары тридесятого царства и множество других. Второй цикл связан с обрядами инициации, которые порождают образы пожирания, разрубания и оживления, получения волшебных сил, большого дома и др. Циклы эти, конечно, четко не разграничены, но, напротив, теснейшим образом проникают друг в друга, ибо инициация и считалась одной из уготованных смертей.
Пропп заключает, что композиция сказки кроется в исторической реальности прошлого и почти исключительно в ней. Все сказочные сюжеты являются отголосками древних обрядов, смысл которых позабыли и сами сказители. На древние сюжеты наслаиваются более новые, старые символы приобретают новое значение, и так происходит эволюция сюжета сказки к современному виду.
Сказка рождается из обрядовых историй. Молодого человека нужно было индоктринировать, внушить ему нужное общине представление о мире. Это делалось через мифы, которыми кормили прежде всего непосредственно перед инициацией. Мифами, предназначенными только для слушающего, запретными для всех остальных. Запрет этот связан с тем, что история имеет магическую силу, поэтому всуе использовать ее не положено. Считалось, что рассказанная история забирает часть души рассказчика, приближая его собственную кончину. Так что это великий дар. Эти истории нельзя рассматривать в отрыве от ритуалов, которыми они сопровождались. Однако сложность исследования сказки в том и заключается, что от этих ритуалов почти ничего не сохранилось. В какой-то момент происходит открепление истории от обряда, ее демистификация, что могло быть вызвано рядом причин. Но благодаря этому эти истории до нас доходят в виде сказок. То есть, мемы духовного и эзотерического назначения преобразуются в художественные.
Мне сей труд очень понравился. Гораздо больше, чем "Морфология". Если "Морфология" дает нам чисто техническое описание структуры сказки, то здесь мы получаем полноценное антропологическое исследование, которое ценно даже в полном отрыве от сказок. Интереснейшие сведения и совсем неочевидные связи предлагаются читателю. Конечно, вполне возможно, что некоторые из этих связей совершенно ложны, тут все строится на очень зыбкой почве, размытой прошедшими тысячелетиями. Но материал для раздумий колоссальный. Фундаментальный труд, который всем бы советовал прочесть. Сам позже перечитаю помедленнее.
Одну главу не стал обозревать, ибо там про невест, а девчонки это фу.
#мифология #пропп
Владимир Пропп, "Исторические корни волшебной сказки". Часть 15. По заявкам радиослушателей, на бис, так сказать, про невест.
Невеста, по совместительству обычно дочка правящего монарха, по Проппу двулика и проявляет определенного рода дихотомию. С одной стороны это кроткая и верная женщина, а с другой — норовит чикнуть своего суженого при любом удобном случае. Такая разница в поведении невесты связывается не с особенностями ее личности, а с внешними обстоятельствами. Например, если невесту похищают, то баба она будет норовистая и задиристая. А если спасают от опасности, то добрая и покладистая (спойлер: со временем все равно испортится). Знакомство с невестой является средством продвижения героя к конечной цели всех его мытарств — воцарению.
На определенном этапе невеста (а иногда ее батя — царь) имеет обыкновение задавать герою трудно решаемую задачу. Тема трудных задач сама по себе очень обширна и в своем роде двояка. С одной стороны, задач множество (это может быть поиск артефакта, постройка величественного дворца, посещение баньки, поедание клубники на время, многоборье и другие), и они представляются очень разнородными, а с другой — все они служат одной цели. Цель решения трудной задачи в том, чтобы доказать, что герой обладает достаточной силой и магическими способностями (см. ниже), чтобы взойти на трон. То есть, что он не простой человек и сможет выступить защитником (прежде всего, магическим) племени.
Когда же герой задачу решает, он обычно воцаряется. Воцарение происходит путем смещения с должности предыдущего монарха, отца невесты (путем умерщвления, само собой). Здесь усматривается такой мотив, что власть не передается по наследству, а занимается по соревновательному принципу. То, что дочь при этом почти неизменно служит посредником при передаче власти, заставляет задуматься о том, что на самом деле власть в древности передавалась не по мужской, а по такой вот опосредованно женской линии. Вообще, древние не любили, когда монарх засиживался до глубокой старости. Здесь вспоминаем, что царь это по совместительству великий маг, который защищает племя. Древние считали, что по мере старения магическая сила покидает человека, поэтому лучше его, это самое, того. Чикнуть, так сказать. А на его место посадить молодого перспективного лидера. Часто цари правили таким образом всего по 5-10 лет. Демократия, ёптыть! То есть, вся сущность сюжета сказки в принципе сводится к тому, чтобы подобрать достойного кандидата на правление, который заменил бы нынешнего.
Широко распространен мотив клеймения, когда невеста клеймит будущего супруга тем или иным образом. Это может быть отметка на коже или отрезание пряди волос. Клеймение тесно связано с последующим узнаванием, когда надо будет различить скрывающегося под чужой личиной героя, а оставленная ранее метка этому поспособствует. Этот мотив связывается с обрядами, присутствующими во многих брачных церемониях, которые подразумевают либо передачу каких-то предметов между будущими супругами, либо смешение крови (в прямом смысле), либо, опять же, отрезание пряди волос. Все это, как считает Пропп, восходит к клеймению. И здесь тоже усматривается связь с обрядами инициации. Вспоминаем, что инициация это смерть, и в ходе ее кандидата тоже часто клеймят (например, шрамированием), чтобы обозначить его новый статус. Но ведь женитьба это тоже одна из смертей — событие, в ходе которого, человек меняет свой род и свою идентичность.
#мифология #пропп
Невеста, по совместительству обычно дочка правящего монарха, по Проппу двулика и проявляет определенного рода дихотомию. С одной стороны это кроткая и верная женщина, а с другой — норовит чикнуть своего суженого при любом удобном случае. Такая разница в поведении невесты связывается не с особенностями ее личности, а с внешними обстоятельствами. Например, если невесту похищают, то баба она будет норовистая и задиристая. А если спасают от опасности, то добрая и покладистая (спойлер: со временем все равно испортится). Знакомство с невестой является средством продвижения героя к конечной цели всех его мытарств — воцарению.
На определенном этапе невеста (а иногда ее батя — царь) имеет обыкновение задавать герою трудно решаемую задачу. Тема трудных задач сама по себе очень обширна и в своем роде двояка. С одной стороны, задач множество (это может быть поиск артефакта, постройка величественного дворца, посещение баньки, поедание клубники на время, многоборье и другие), и они представляются очень разнородными, а с другой — все они служат одной цели. Цель решения трудной задачи в том, чтобы доказать, что герой обладает достаточной силой и магическими способностями (см. ниже), чтобы взойти на трон. То есть, что он не простой человек и сможет выступить защитником (прежде всего, магическим) племени.
Когда же герой задачу решает, он обычно воцаряется. Воцарение происходит путем смещения с должности предыдущего монарха, отца невесты (путем умерщвления, само собой). Здесь усматривается такой мотив, что власть не передается по наследству, а занимается по соревновательному принципу. То, что дочь при этом почти неизменно служит посредником при передаче власти, заставляет задуматься о том, что на самом деле власть в древности передавалась не по мужской, а по такой вот опосредованно женской линии. Вообще, древние не любили, когда монарх засиживался до глубокой старости. Здесь вспоминаем, что царь это по совместительству великий маг, который защищает племя. Древние считали, что по мере старения магическая сила покидает человека, поэтому лучше его, это самое, того. Чикнуть, так сказать. А на его место посадить молодого перспективного лидера. Часто цари правили таким образом всего по 5-10 лет. Демократия, ёптыть! То есть, вся сущность сюжета сказки в принципе сводится к тому, чтобы подобрать достойного кандидата на правление, который заменил бы нынешнего.
Широко распространен мотив клеймения, когда невеста клеймит будущего супруга тем или иным образом. Это может быть отметка на коже или отрезание пряди волос. Клеймение тесно связано с последующим узнаванием, когда надо будет различить скрывающегося под чужой личиной героя, а оставленная ранее метка этому поспособствует. Этот мотив связывается с обрядами, присутствующими во многих брачных церемониях, которые подразумевают либо передачу каких-то предметов между будущими супругами, либо смешение крови (в прямом смысле), либо, опять же, отрезание пряди волос. Все это, как считает Пропп, восходит к клеймению. И здесь тоже усматривается связь с обрядами инициации. Вспоминаем, что инициация это смерть, и в ходе ее кандидата тоже часто клеймят (например, шрамированием), чтобы обозначить его новый статус. Но ведь женитьба это тоже одна из смертей — событие, в ходе которого, человек меняет свой род и свою идентичность.
#мифология #пропп