Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 1.

Начал рассматривать сей фундаментальный труд, посвященный исследованию форм и закономерностей устройства волшебных сказок. Именно волшебных сказок — этот вид выделяется из сказок в целом. В предисловии Пропп называет волшебные сказки сказками "в собственном смысле слова". Планирую выкладывать сюда свои заметки для ознакомления и обсуждения.

Книга считается одним из первых основополагающих трудов по фольклористике, написана в 1928 году, то есть задолго до ее англоязычного аналога — "Тысячеликого героя" Кэмпбелла. Исследует в целом те же вопросы, но в более структурированном виде. Как пишет сам Пропп, структурированность пришлось даже значительно убавить, чтобы облегчить восприятие работы широкому кругу читателей.

Сложность исследования сказок заключается в том, что многие из них не изданы и существуют лишь в устной традиции, либо пылятся в единственном экземпляре в каком-нибудь архиве. Существуют крупные сборники, вроде "Сказок братьев Гримм", "Тысячи и одной ночи", либо Афанасьевского сборника, содержащего 400 текстов. Но вне этих сборников различных сюжетов гораздо больше.

Классификация сказок. Начинает Пропп с того, что рассматривает историю изучения сказки и того, какие попытки их классифицировать предпринимались раньше.

Классифицировать сказки можно двумя способами: по разрядам и по сюжетам.

Одну из самых известных классификаций по разрядам приводит Вундт в труде "Психология народов". Согласно ему сказки делятся на: 1) мифологические сказки-басни; 2) чистые волшебные сказки; 3) биологические сказки и басни; 4) чистые басни о животных; 5) сказки "о происхождении"; 6) шутливые сказки и басни; 7) моральные басни. Пропп критикует эту классификацию за неопределенность категорий. Например, безусловно сказка о животных может содержать (и содержит!) мораль. Как тогда решить, к какому классу ее отнести?

В классификациях по сюжетам наблюдается еще больший хаос. Забегая вперед Пропп постулирует, что деление по сюжетам вообще невозможно. Пример классификации по сюжетам — работа профессора Волкова "Сказка", выделяющая 15 сюжетов. Парочка примеров: о невинно гонимых, о герое-дурне, о змееборцах, об обладателе талисмана и др. Этот подход критикуется на основании отсутствия принципа деления. Какие-то сюжеты выделены по завязке, какие-то по количеству героев, другие по месту действия. В общем, хаотично и не понятно, почему именно эти критерии.

Кроме этого, упоминается классификация сказок финского исследователя Антти Аарне, вошедшая в широкое употребление. Волшебные сказки являются одним из подразрядов этой классификации и, в свою очередь, содержат семь типов: 1) чудесный противник; 2) чудесный супруг; 3) чудесная задача; 4) чудесный помощник; 5) чудесный предмет; 6) чудесная сила; 7) прочие мотивы. К этой классификации предъявляются те же претензии, что и к предыдущей.

Таким образом, все предыдущие попытки классификации признаются неудовлетворительными, а значит надо брать дело в свои руки.

#мифология #пропп

Сказание. Легенда.

Жил раб по имени Самолксид из Фракии. Любимый раб Пифагора, он имел большие возможности – и использовал их. Научился читать и писать, много знаний перенял от своего господина. Пифагор жил на острове Самос, где тогда правил тиран Поликрат, который хотел заставить ученого строить военные машины для битв с неприятельским флотом. Но чтоб великий Пифагор выполнял приказы надменного тирана? Никогда! В самосском порту стояло на якоре судно, готовое ночью отплыть в южноиталийский Кротон. Если Самолксид поможет Пифагору бежать, он будет отпущен на волю и получит кошелек серебра. Самолксид помог Пифагору перебраться на судно, а сам вернулся на родину в суконной шапочке вольноотпущенника. Всеобщее ликование, а в доме опасения: сами нуждаются, а тут лишний рот. Как одолеть беду? И что же происходит? Однажды на глазах у односельчан Самолксид падает мертвым. Под причитания плакальщиц, под стенания родных и соседей его хоронят в том месте, которое он назначил сам: в саду за его домом. Жизнь пошла дальше. В годовщину его похорон пришли люди к могиле – ба! Каменная плита сдвинулась, и Самолксид восстал из гроба, бледный, но живой и здоровый.

Все это время Самолксид тайно скрывался в подземелье, куда брат носил ему еду, и там он обдумывал свои планы. Фракийцы тяжело переживали, что их легендарный земляк и герой Орфей был убит молнией Зевса за то, что осмелился наделить богов человеческими страстями и пороками. Фракийцы горели негодованием на Зевса, отнявшего у них почитаемого героя, самого знаменитого певца, который пением своим трогал сердца людей, диких зверей и даже завораживал деревья и камни. И вот Самолксид, поднявшись из могилы, встал на надгробную плиту и воскликнул: «Фракийцы! Почтенные граждане, слушайте меня! Я явился возвестить вам нового бога!» – «Возвести! – закричали в исступлении люди. – Кто он?» – «Это я», – молвил Самолксид. Люди удивились, но стали слушать дальше. Самолксид сумел им внушить, что древний бог Крон вселился в его тело и восстал из мертвых. И пошел Самолксид излагать пифагорову мистику цифр: единица – это разум, семерка – здоровье, восьмерка – любовь, десятка – счастье, и блаженство, и прибыль. Он говорил им, что высоту звука можно выразить математически в соответствии с длиной колеблющейся струны. Ошеломленные такими таинственными словами, люди слушали и услышали, что квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равняется сумме квадратов катетов…

Эта смесь учености и мистики окружила Самолксида божественным ореолом, но приязнь людей он приобрел тем, что, используя знания Пифагора, лечил их и давал добрые советы. По каковой причине жил бог Самолксид в полном благоденствии, почитаемый повсеместно во всей Фракии.

Источник: Йозеф Томан, "Сократ"

Что думаете?

#сказание #легенда

Сказание. Сказка.

Жили-были добрый человек и его жена. Оба они усердно трудились всю свою жизнь, и мало-помалу судьба подарила им все, о чем они мечтали, кроме одного. Не было у них детей.

Как-то раз, когда жена гуляла по своему саду и плакала, из лавандового куста вышел пекси и спросил: «Женщина, почему ты плачешь?»
«Я плачу оттого, что нет у меня малыша», – сказала она.
«Ох, до чего же ты глупая! – сказал пекси. – Скажи лишь слово, и я поведаю тебе, как сделать так, чтобы малыш оказался у тебя в руках еще до того, как истечет год».
«Так поведай!» – взмолилась женщина.
Пекси улыбнулся: «Ну так вот, нет ничего легче. Сегодня вечером, как только солнце поцелует землю, расстели на земле шелковый платок, да смотри, чтобы лежал он ровно, без единой морщинки. А завтра, что бы ни нашлось под шелком, оно твое».
Женщина так и сделала. Едва солнце коснулось небокрая, расстелила она шелк на ровной земле, без единой морщинки. Но когда в саду потемнело, и женщина ушла в дом, любопытная мышь подобралась к платку, понюхала и пробежала по нему, оставив на краю маленькую складку.
Едва рассвело, женщина поспешила в сад. Она услышала тихие звуки и увидела, что шелк шевелится. И когда подняла она шелковый плат, то нашла прекрасного ребенка с яркими черными глазами. Все в нем было хорошо, только было это дитя размером не больше ее ладони…

Источник: Старая баккипская сказка

Что думаете?

#сказание #сказка

Сказание. Легенда.

Жила-была посреди шумного города одинокая старушка. Она работала прачкой в семьях нескольких богатых торговцев. Каждый день она отправлялась в один из домов, собирала грязную одежду и несла к себе, чтобы выстирать и выколотить как следует, разложить сушиться на своей соломенной крыше и заштопать все, что надо. Много денег она на этом не зарабатывала, но любила свое дело за то, что благодаря ему могла сама себя прокормить.

Она не всегда была одинока. Когда-то у нее была собака. Собака была ее другом и разделяла ее Дар. Но собаки не живут вечно, срок их короче человеческого, и в один очень печальный день женщина осталась одна. С той поры она жила в одиночестве. Точнее, так ей казалось.

Однажды рано утром, выбираясь из постели, она поскользнулась и упала. А когда попыталась встать, не смогла, потому что сломала ногу высоко, в бедре. Она позвала на помощь, но никто не услышал. Весь день, и всю ночь, и весь следующий день она лежала на полу. Она почти потеряла сознание от голода, а от жажды – голос. Разум ее начал затуманиваться, и мерещилось ей, что она бегает по улицам города, как когда-то бегала ее собака. И в этом сне, в облике собаки, она встретила молодого человека и сказала ему: «Моей хозяйке нужна твоя помощь. Следуй за мной, умоляю».
Старушка очнулась оттого, что кто-то поднес к ее губам чашку с холодной водой. «Мне приснилась собака, и она привела меня сюда», – сказал молодой человек. Он спас женщине жизнь, и с той поры они сделались друзьями. Выздоравливала она медленно и ходила только с палочкой, прихрамывая.

Источник: «Сказания Древней Крови» Баджерлока

#сказание #легенда

Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 2.

Как вообще можно описывать сказки? Какие ее характеристики принять за мельчайшие элементы, каковы ее обязательные, постоянные и переменные величины?

Исследователь Веселовский за мельчайший элемент сказки (с точки зрения ее содержания, само собой) принимает мотив. Сюжет сказки, при этом, является комплексом мотивов. И акт творчества создателя сказки проявляется именно в комбинации элементарных мотивов в новый сюжет. Однако, такой подход Пропп критикует. К примеру, есть мотив "змей похищает дочь царя". Его можно разложить на 4 элемента и изменить каждый из них. Змея можно заменить колдуном или чертом, дочь — женой или матерью. Таким образом, мотив не является неразложимым, и надо искать другой подход.

Другой исследователь — Бедье — пробует выделить в сказке постоянные и переменные величины. Совокупность сказки тогда определяется, как сумма постоянной и нескольких переменных компонент. Но тут тоже есть вопрос в том, по каким критериям эти различные величины определять.

Волков также пытается разложить сюжет на мотивы, но берет, по сравнению с Веселовским, более мелкие ячейки. У него мотивами являются количество героев ("три брата"), их поступки ("завещание отца"), предметы ("избушка на курьих ножках") и т.п. Схожие мотивы определяются в общие категории. В итоге получается около 250 обозначений. Тот же самый вопрос от Проппа — почему именно такие?

Наивный читатель может задать вопрос — а зачем вообще этим заниматься, зачем изучать структуру сказки? Пропп отвечает: без этого их невозможно будет сравнивать, а значит нельзя будет разобраться, чем сказки одних народов отличаются от сказок других, какова связь сказки с религией и мифами, и, наконец, почему же (вспоминая Кэмпбелла) сказки по всему земному шару оказываются так похожи? На самом деле, довольно важные для антропологии вопросы. Меня Пропп убедил.

#мифолоия #пропп

Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 3.

Итак, Пропп предпринимает собственную попытку классификации волшебных сказок и в качестве критерия предлагает использовать функции действующих лиц. Он замечает, что функции или действия персонажей часто повторяются, а кто делает или как именно — вопрос вторичный. К примеру, действием может являться попадание героя в иное царство. Достигаться это может с помощью орла, подаренного царем, кольца Царевны или дедовского коня — не суть важно. Функции здесь выступают аналогом мотивов Веселовского или элементов Бедье. Пропп также замечает, что в религии эта повторяемость функций уже давно замечена исследователями. Так, боги различных религий, имея разные имена и облики, являются носителями почти идентичных функций и ответственностей.

В качестве фундамента исследования Пропп постулирует четыре тезиса.

Тезис 1: Функция является постоянным, устойчивым элементом сказки. Функция должна определяться лишь через действие и без привязки к исполнителю. Однако, и тут все не так просто, и нужно все-таки учитывать контекст действия. Например, говорит Пропп, если герой в одном случае получает полтинник и тратит его на вещую кошку, а в другом получает награду за совершенный подвиг в конце сказки, то это разные функции, ведь они выполняют разную морфологическую роль. Таким образом, определение функции таково: это поступок действующего лица, определенный с точки зрения его значимости для хода действия.

Тезис 2: Число функций, используемых в сказке, ограниченно. В самом деле, иначе классификация была бы затруднительна.

Тезис 3: Последовательность функций всегда одинакова. Обоснование оставляется на потом. Стоит отметить, что не каждая сказка должна обязательно содержать все функции. Но отсутствие некоторых элементов не меняет взаимного порядка остальных. Сказки с одинаковыми функциями предлагается именовать однотипными. Пропп утверждает, что именно основываясь на типах можно будет достойно классифицировать сказки.

Тезис 4: Все волшебные сказки однотипны по своему строению. То есть, есть некоторый единый стержень, на который нанизываются соединения разных функций. Разные соединения представляют собой лишь подтипы. На мой взгляд, тезис является лишь иной формулировкой предыдущего.

В дальнейшем, Пропп обещает все эти тезисы доказать и развить.

Также, отмечается, что не обязательно рассматривать все существующие сказки. Вводить новые сказки целесообразно лишь до тех пор, пока они привносят новые функции. Как только все функции открыты, можно остановиться. Пропп считает, что 100 сказок на разные сюжеты для этой цели достаточно.

#мифология #пропп

Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 4.

Напомню, что Пропп решил использовать функции, осуществляемые персонажами сказки, как основу для классификации. Он установил (или установит), что функций этих ограниченной количество и порядок их всегда одинаков. Далее следует очень техническая глава, в которой все эти функции перечисляются. Для каждой функции даётся изложение сущности, краткое определение одним словом и условный знак (чтобы потом можно было легко проводить сравнительный анализ в схематическом виде). Всего выделяется 31 группа функций с рядом подгрупп, и даны они в том порядке, в котором в сказках и осуществляются. Перечислять их все я, конечно, не буду, а постараюсь связным текстом описать этакий усредненный сказочный сюжет.

Итак, сферическая сказка в вакууме.

Начало. Один из членов семьи героя отлучается из дома и строго-настрого запрещает тому что-то делать. Герой-ебантяй, конечно, не слушается и нарушает запрет. Тут появляется главный злодей и начинает вынюхивать, где бы напакостить. Завидев героя, он пытается обманом овладеть его имуществом или похитить его или его близких. Глупенькая жертва поддается обману и невольно помогает супостату. Попутно антагонист наносит вред кому-то или чему-то из семьи или имущества героя (здесь огромное множество различных способов).

Альтернативное начало. Кому-то из членов семьи героя очень чего-то хочется, и он припрягает героя пойти найти это.

Путешествие. Следуя повелению одного из двух начал, герой покидает дом и отправляется на поиски. В дороге его бьют, унижают, грабят, но в награду он получает знания, а также волшебное средство или помощника, которое помогает ему в поисках. Для получения волшебного средства или помощи, конечно, нужно тоже выполнить какой-нибудь квест. Получив артефакт или сопартийца, герой быстренько попадает к объекту поиска, находит супостата и проводит с ним поединок. Супостат оказывается повержен, но успевает пометить героя GPS-маячком. Герой забирает то, что ему было нужно, и отправляется домой. Хитрый супостат, конечно, снаряжает за ним погоню.

Возвращение. Тем или иным образом спасшись от преследования, герой прибывает домой только лишь для того, чтобы обнаружить ложного героя, претендующего на его лавры. Чтобы показать, кто есть кто, герою предстоит выполнить сложную задачу и доказать свою идентичность. Ложный герой изобличается, враг наказывается, а герой воцаряется и женится на царевне.

В целом, вполне стандартное кэмпбелловское Путешествие героя. Приведенный здесь герой самый многострадальный. Как уже было сказано, обычно часть функций выпадает. Но, больше квестов — больше опыта, не так ли?

#мифология #пропп

Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 5.

Коротенький раздел, в котором Пропп вводит понятие ассимиляции функций. Мы выяснили, что функции должны определяться независимо от того, кто их выполняет, а лишь по характеру действий. Но могут ли действия быть очень похожими, почти одинаковыми, но выполнять разные роли? Могут, отвечает Пропп, и обзывает это дело ассимиляцией.

Пример: Иван просит у Яги коня. Та предоставляет ему табун жеребцов и просит выбрать лучшего. Иван выбирает верного жеребца и ускакивает восвояси. Здесь действие классифицируется, как "испытание героя дарителем". В другой сказке, герой хочет жениться на дочери Водяного, а тот требует узнать невесту среди двенадцати одинаковых девиц. Казалось бы, тот же самый выбор. Однако в этом случае верно будет классифицировать действие, как "трудную задачу, связанную со сватовством". Пропп утверждает, что верным подходом здесь будет являться смотреть не только лишь на само действие, а еще и на его последствия.

Еще пример: борьба героя со змеем. В одном случае герой отправляется на ратный подвиг по приказу царевны, и в этом случае функция классифицируется, как "трудная задача". А если герой самостоятельно отправляется на тот же бой, чтобы по своей инициативе спасти ту же самую царевну, захваченную змеем в плен, в другой временной петле, то это уже будет функция "борьба".

Явление, схожее с ассимиляцией, но в некотором роде противоположное ему — двойное морфологическое значение функции. Например, муж отправляется на рыбалку и запрещает жене уходить из дома. Приходит вредитель и подговаривает жену пойти прогуляться по бутикам. В этом случае действие совмещает две функции: уговоры вредителя и нарушение запрета.

Получается, что функцию вовсю влияют друг на друга, а одинаковые формы применяются к разным функциям. Как можно догадаться, тема очень сложная и обширная, ибо функции сливаются и разделяются постоянно. Как отмечает сам Пропп, подробный анализ ассимиляций в сжатой форме не представляется возможным.

#мифология #пропп

Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 6.

Для осуществления функций и разворачивания сюжета сказки нужен ряд вспомогательных элементов, о которых идет речь далее.

Осведомления. Как мы помним, необходимо выполнение ряда следующих друг за другом функций. Но проблема в том, что функции могут выполняться разными персонажами, и для сообщения между ними необходима система осведомлений. (Ага, персонажам приходится общаться друг с другом, какое открытие!). Пример: Иван украл Царевну у Кощея. Кощей этого не знает, но ему сообщает об этом его конь, который все видел. Так "добыча" связывается с "погоней". Или: колдунья вместо Ивана запекла и скушала свою дочь, но не знает об этом. Иван ее любезно информирует. Иногда осведомления не происходит, тогда персонаж предстает всезнающим. На мой взгляд, вещь очевидная и в акцентировании не нуждающаяся. Взаимодействие между персонажами толкает сюжет вперед, ну надо же.

Утроения. Еще одним интересным элементом сказки является так называемое утроение. Пропп отказывается его подробно отвещать, ссылаясь на то, что об этом уже только ленивый не писал. Примерами утроений являются: три головы змея, три задачи, три года службы. Или же только третья попытка или третий инструмент оказываются пригодными. Очень часто всего по три. Вот это интересно, но как на зло, Пропп не хочет в детали.

Мотивировки. Мотивировки это причины и цели персонажей, толкающие их на поступки. Понятно, что мотивацией событий в середине и конце сюжета являются более ранние поступки. Однако мотивации, служащие отправной точкой сюжета часто ничем не обоснованы. Злодей может начать причинять зло просто потому что захотелось. Мачеха может отослать падчерицу за диковинкой, которая ей совсем не нужна. Иван может пуститься в приключение просто потому, что Царевна ему понравилась. Ну, с чего-то же все должно начаться. Пропп называет такие элементы недостачей, типа, кому-то чего-то недостает. Недостача может быть истинной или мнимой.

Скучный раздел. Ну, Проппу все эти вещи нужны, чтобы составлять грамотные анализы сказочных сюжетов. Всякие там связки. Дотошно. Но для читателя достаточно очевидно.

#мифология #пропп

Цитата.

"Возвращаю комментарии Рейнера с благодарностью вам обоим. Мне очень жаль, что произведение его ошеломило; особенно же мне недостает хоть каких-нибудь замечаний по поводу комизма, которым, как мне казалось, первая «книга» достаточно насыщена. Возможно, осечка. Я сам терпеть не могу юмористических книг или пьес, — я имею в виду те, что преподносятся как целиком и полностью комичные; но, сдается мне, в реальной жизни, как здесь, комическое возникает именно что на фоне мировой тьмы, и наиболее удачно, когда не скрывается. По всей видимости, ужас мне удалось изобразить действительно ужасно, и это меня несказанно обнадеживает, — поскольку в любом героическом романе, написанном всерьез, должен присутствовать призвук страха и ужаса, если ему предстоит отображать реальность, пусть отдаленно или символично, а не сводиться к чистой воды эскейпизму. Но если создается ощущение, что простые, приземленные хоббиты не в силах справиться с такого рода вещами, значит, я потерпел неудачу. Сдается мне, нет такого ужаса, что эти существа не смогли бы преодолеть, в силу особой благодати (здесь облеченной в мифологические формы) в сочетании с тем, что, если придется совсем туго, их природа и здравый смысл наотрез откажутся покоряться или идти на компромисс". (с) Толкин, Письмо сэру Стэнли Анвину, 31 июля 1947 г.

#цитата

Владимир Пропп, "Морфология волшебной сказки". Часть 7.

Разные функции статистически тяготеют к разным видам исполнителей. Пропп выделяет ряд так называемых кругов действий, то есть неких наиболее общих точек притяжения функций. Это круги антагониста, дарителя, помощника, царевны и ее отца, отправителя, героя и ложного героя. То есть, именно такие семь основных действующих лиц можно выделить в сказке. Конечно, разделение это неравномерное и нечеткое. Тут бывает три случая: один круг действий в точности соответствует одному персонажу; один персонаж совмещает несколько кругов; или же один круг распределяется по нескольким персонажам. Здесь интересным мне показалось то, что иногда предметы могут исполнять роль живых существ (например, дубинка, самостоятельно побивающая врагов) и наоборот; т.е. с точки зрения морфологии, живые существа, предметы и качества оказываются равнозначны.

Разные персонажи любят появляться в повествовании разными способами. Антагонист чаще всего внезапно появляется и внезапно исчезает в первый раз, а во второй раз входит в повествование в результате отыскивания героем; дарителя обычно встречают совершенно случайно; волшебный помощник же вручается в виде дара или награды; остальные ключевые персонажи присутствуют в сюжете изначально.

На этом завершается рассмотрение основных структурный элементов сказок. Последние секции уже были довольно сухими и техническими, по сути лишь разработки аппарата анализа сказок. Далее следует еще раздел рассмотрение сказки, как целого, — тоже очень технический, с большим количеством схем и таблиц. Поэтому его изложение в формате поста будет затруднено. Меня просили только привести какой-нибудь пример анализа отдельной сказки, попробую сделать лишь это в каком-то упрощенном виде. Ну и все, собственно. Дальше запланированы "Исторические корни волшебной сказки", менее технический текст, который должно быть проще излагать и интереснее читать.

#мифология #пропп

Цитата.

"В одном из ваших последних писем вы по-прежнему выражали желание взглянуть на рукопись моего предполагаемого произведения, «Властелина Колец», изначально задуманного как продолжение к «Хоббиту». На протяжении вот уже восемнадцати месяцев я жил ожиданием дня, когда смогу объявить его завершенным. Но достиг я этой цели только после Рождества. Книга закончена, даже если и не до конца отредактирована, и пребывает, сдается мне, в том состоянии, когда рецензент вполне мог бы ее прочесть, если бы не увял при одном ее виде.
 
Поскольку перепечатка рукописи набело стоила бы в районе 100 фунтов (что мне не по карману), я был вынужден почти все перепечатывать сам. И теперь, когда я гляжу на результат, я осознаю всю грандиозность катастрофы. Мое детище вырвалось из-под контроля, я породил монстра: невероятно длинный, сложный, довольно горький и крайне пугающий роман, совершенно непригодный для детей (если вообще для кого-то пригодный); и на самом деле это продолжение не к «Хоббиту», но к «Сильмариллиону». По моим подсчетам, в нем содержится, даже без нескольких необходимых приложений, около 600 000 слов. Одна из машинисток предположила, что больше. Со всей отчетливостью вижу, насколько это нереально. Но я устал. Я сбросил книгу с плеч и боюсь, что ничего уже не смогу с ней сделать, кроме как выправить мелкие огрехи." (с) Толкин, в письме к сэру Стэнли Анвину, 24 февраля 1950

#цитата

Цитата.

"Многие дети придумывают, — или по крайней мере берутся придумывать, — воображаемые языки. Сам я этим развлекаюсь с тех пор, как научился писать. Вот только перестать я так и не перестал, и, конечно же, как профессиональный филолог (особенно интересующийся эстетикой языка) я изменился в том, что касается вкуса, и усовершенствовался в том, что касается теории и, возможно, мастерства. За преданиями моими ныне стоит целая группа языков (по большей части лишь схематично намеченных). Но тем созданиям, которых по-английски я не вполне правильно называю эльфами , даны два родственных языка, почти доработанных: их история записана, а формы (воплощающие в себе два разных аспекта моих лингвистических предпочтений) научно выводятся из общего источника. Из этих языков взяты практически все имена собственные, использованные в легендах. Как мне кажется, это придает ономастике определенный характер (единство, последовательность лингвистического стиля и иллюзию историчности), чего заметно недостает иным сходным творениям. Не всякий, в отличие от меня, сочтет это важным, поскольку меня судьба покарала болезненной чувствительностью в подобных вопросах.

Но страстью столь же основополагающей для меня ab initio был миф (не аллегория!) и волшебная сказка, и в первую очередь — героическая легенда на грани волшебной повести и истории, которых на мой вкус в мире слишком мало (в пределах моей досягаемости). Уже в студенческие годы мысль и опыт подсказали мне, что интересы эти — разноименные полюса науки и романа — вовсе не диаметрально противоположны, но по сути родственны. Впрочем, в вопросах мифа и волшебной сказки я не «сведущ», ибо в таких вещах (насколько я с ними знаком) я неизменно искал некое содержание, нечто определенного настроя и тона, а не просто знание. Кроме того, — и здесь, надеюсь, слова мои не прозвучат совсем уж абсурдно — меня с самых юных лет огорчала нищета моей любимой родины: у нее нет собственных преданий (связанных с ее языком и почвой), во всяком случае того качества, что я искал и находил (в качестве составляющей части) в легендах других земель. Есть эпос греческий и кельтский, романский, германский, скандинавский и финский (последний произвел на меня сильнейшее впечатление); но ровным счетом ничего английского, кроме дешевых изданий народных сказок. Разумеется, был и есть обширный артуровский мир, но при всей его величественности он не вполне прижился, ассоциируется с почвой Британии, но не Англии; и не заменяет того, чего, на мой взгляд, недостает. Во-первых, его «фэери»-составляющая слишком уж обильна и фантастична, слишком непоследовательна и слишком повторяется. Во-вторых, что более важно: артуриана не только связана с христианством, но также явным образом его в себе содержит.

В силу причин, в которые я вдаваться не буду, это мне кажется пагубным. Миф и волшебная сказка должны, как любое искусство, отражать и содержать в растворенном состоянии элементы моральной и религиозной истины (или заблуждения), но только не эксплицитно, не в известной форме первичного «реального» мира. (Я говорю, конечно же, о нынешней нашей ситуации, а вовсе не о древних, языческих, дохристианских днях. И я не стану повторять того, что попытался высказать в своем эссе, которое вы уже читали)" (с) Толкин, в письме Мильтону Уолдману, 1951

#цитата

Цитата.

"Только не смейтесь! Но некогда (с тех пор самонадеянности у меня поубавилось) я задумал создать цикл более-менее связанных между собою легенд — от преданий глобального, космогонического масштаба до романтической волшебной сказки; так, чтобы более значительные основывались на меньших в соприкосновении своем с землей, а меньшие обретали великолепие на столь обширном фоне; цикл, который я мог бы посвятить просто стране моей, Англии. Ему должны быть присущи желанные мне тон и свойства: нечто холодное и ясное, что дышит нашим "воздухом" (климат и почва северо-запада, под коими я разумею Британию и ближайшие к ней области Европы, не Италию и не Элладу, и уж конечно, не Восток); обладая (если бы я только сумел этого достичь) той волшебной, неуловимой красотой, которую некоторые называют кельтской (хотя в подлинных произведениях древних кельтов она встречается редко), эти легенды должны быть "возвышенны", очищены от всего грубого и непристойного и соответствовать более зрелому уму земли, издревле проникнутой поэзией. Одни легенды я бы представил полностью, но многие наметил бы только схематически, как часть общего замысла. Циклы должны быть объединены в некое грандиозное целое — и, однако, оставлять место для других умов и рук, для которых орудиями являются краски, музыка, драма. Вот абсурд!

Разумеется, сей самонадеянный замысел сформировался не сразу. Сперва были просто истории. Они возникали в моем сознании как некая «данность», и по мере того, как они являлись мне по отдельности, укреплялись и связи. Захватывающий, хотя и то и дело прерываемый труд (тем более что, даже не говоря о делах насущных, разум порою устремлялся к противоположному полюсу и сосредотачивался на лингвистике); и, однако ж, мною всегда владело чувство, будто я записываю нечто, уже где-то, там, «существующее», а вовсе не "выдумываю"" (с) Толкин, в письме Мильтону Уолдману, 1951

#цитата

Сказание. Легенда.

В начале сезона тайфунов на Кеконе всегда устраивали Лодочный день, а три месяца спустя, по окончании, Осенний фестиваль. Смысл Лодочного дня заключался в подкупе раздражительного бога тайфунов Йофо, предстояло учинить достаточно разрушений, чтобы задобрить его на предстоящий год и избежать Очищения — самых жестоких тайфунов, выдирающих деревья, разносящих в щепки целые деревни и изменяющих пейзаж. Дети и взрослые делали бумажные кораблики (а также спичечные домики и модели автомобилей) и торжественно их уничтожали — обычно поджигали и поливали сильной струей, а иногда сбрасывали с высоты или давили ведрами с камнями и глиной. Вечером Лодочного дня гавань Жанлуна превращалась в место потешного морского сражения, заполнялась огнями, грохочущими пушками, а моряки сигали за борт в конце церемонии затопления пары судов.

Источник: Сага Зеленой Кости

#сказание #легенда #фэнтези